Дома Лешку встретили так, будто она возвратилась по крайней мере из арктической экспедиции.
Во-первых, сохранили самый здоровенный арбуз; во-вторых, Севка, остриженный под бокс, прямо непостижимо угодничал: когда она умылась, притащил полотенце, пододвинул ей стул, будто она древняя старуха или шахиня; в-третьих, мама нажарила любимейших селявок. Отец поймал их всего восемь штук, и все восемь поставили перед Лешкой.
Она рассердилась:
— Мама, не приучай меня к эгоизму! — Заставила всех есть селявок.
С набитым ртом начала рассказывать, как проходили практику, какое это великое дело — химия.
— Понимаете, — говорила она, — крупнейшие ученые мечтают найти такой катализатор, который не давал бы спиртам окисляться… Чтобы в одном процессе совмещалось бикатализаторное окисление. И это без дефицитной борной кислоты. Валентина Ивановна говорит…
Мать, слушая, думает с нежностью: «Подросла».
Вспомнилось… Было дочке два года, забралась на подоконник, глядя на заходящее солнце, сказала: «Семушко спать на базар пошло».
А до чего упряма и шкодлива была! Не успеешь оглянуться — измажет карандашом книгу, потянет за хвост кошку. Скажешь, бывало: «Кадя, нельзя!» Глядит в сторону и… продолжает делать свое. Теперь вот выросла. Говорит о катализаторах… Как-то жизнь у нее сложится?
Мать тревожно вздохнула.
Севка вертится, хочет спросить об этих катализаторах, но не решается. Отец слушает, не выдавая своих чувств. Думает: «Демонстрирует познания… и уже увлеклась по уши химией».
И верно, увлеклась. Конечно, это вовсе не умаляло достоинств градостроительства. Но, по-честному, что она знала об архитектуре? Только то, что вычитала о кариатидах, Парфеноне да современной крупноблочной стройке. А вот курсы аппаратчиков, шамекинская практика раскрыли перед Лешкой химию по-новому.
Твердо решено, теперь уж твердо-натвердо: она станет заниматься физико-химической механикой — наукой о материалах будущего. О материалах легче пробки, эластичнее каучука. Будет создавать «вторую природу».
Вот получает задание: найти материал такой-то упругости. Начинаются поиски…
Поиски пора было начинать, и Лешка не без активного участия брата решила проводить опыты во дворе, в сарайчике, покрытом толем.
Правда, во время серии широких экспериментов произошел какой-то странный, не предусмотренный программой взрыв: из сарая повалил едучий белый дым. Севка выскочил и как ошпаренный закричал: «Горим!..»
Сбежались соседки, стали шипеть, что она всех поднимет на воздух, что с них достаточно американских испытаний ядерного оружия.
Сравнили!.. Так-таки всех сразу на воздух она и поднимет!
Химики взрывы называют «хлопками». Знали бы эти соседки, какие хлопки иногда бывают — человека выбрасывает в окно.
Это ж какое самообладание надо иметь, чтобы всегда быть в опасности и ничего не бояться! А они дыма испугались.
Отец строго сказал:
— Хочешь уродом себя сделать? Прекрати!
«Но ведь кто не ищет, тот ничего не находит», — хотела возразить она. Однако на время широкие опыты пришлось свернуть и заменить рационализацией мелкого масштаба: Лешка долго изобретала кислотоупорную замазку для труб, чтобы покрывать ею сварные швы.
И добилась своего! Она получила за изобретение шестьсот семьдесят шесть рублей двадцать восемь копеек (особенно поразили ее эти двадцать восемь копеек). Купила модную клетчатую материю на платье, перчатки в сплошных дырочках. Приглядела даже сиреневую шапочку, но приобрести ее решила немного позже. «Варил бы котелок, а деньги будут», — сказала она себе и размечталась, как специально отправится в Москву покупать демисезонное пальто колоколом и туфли на самом тонком каблуке…
От Шеремета писем все не было. Обиделся? Или случилось что? Конечно, она неверно сделала, что не ответила ему. Надо быть терпеливее к людям, даже если они ошибаются. А она всех готова поучать. Легче всего оттолкнуть: «Я хорошая, а до тебя мне нет дела». Философия равнодушных эгоистов. Надо не поступаться своими принципами, но быть человечнее.
Она села писать ему письмо, совсем товарищеское. Что он делает? Не думает ли снова приехать к ним на комбинат?
«Григорий Захарович стал начальником только химкомбината, а Валентина Ивановна заведует центральной лабораторией. Мы же, до пуска главного корпуса, опять „кто куда пошлет“.
Пока присвоили второй разряд аппаратчиков. Оклад — четыреста пятьдесят рублей. Ну ничего, станем за аппараты — будем по тысяче получать.
А Верочку Аркушину — помнишь, подруга моя? — мы попросили начальство в эти дни не гонять подсобницей, пусть дома с дочкой посидит. Гаранжин взъелся: „У нас не собес!“ А Панарин (помнишь, маленький такой, курчавый?) ему в ответ: „Мы ее норму будем выполнять!“.