Через полчаса, отодвинув от себя книги, Лешка перевернулась на спину, подложила под голову ладони. «Преподаватели у нас на факультете очень сильные, — размышляла она. — Взять того же профессора Тураева — эрудит. В наше время узкий специалист и узкий человек. Правда, вот Гнутов… предмет свой знает, а что за этим — не поймешь».
Кто-то громко постучал в дверь ванной. Взволнованный голос Саши Захаровой произнес:
— Ты что, забыла про пианиста?
Саша немного пришепетывала, и у нее получилось «пианишта».
Лешка вскочила, открыла дверь. Как же она могла забыть!
Они слушали его позавчера в филармонии, а сегодня он обещал приехать в гости в университет.
— Сейчас, Сашик, сейчас. — Лешка с готовностью сгребла одеяло, спрятала за ванну доски, потушила свет, и они побежали одеваться.
— Прозоровская-то от нас ушла, — сообщила дорогой Саша, сняла комнату возле драмтеатра. За триста рублей в месяц.
— Шальные деньги! — возмутилась Лешка. — И напрасно сбежала. Мы бы на нее подействовали.
— А я нисколько не жалею! — Саша энергично одернула зеленый свитер, плотно облегающий ее полную грудь. — Человек духовного обмеления. Знаешь, что она сказала, уже закрывая чемодан? «Боюсь, мой морячок слишком для меня будничный». Или «обыденный», точно не помню. А? Ей подавай одного из трех лаосских принцев! По меньше.
Ух, как Саша не любила Нелькины штучки! Ведь до чего, бесстыжая, доходит: является на консультацию к Гнутову, усаживается и… коленки свои выставляет.
А последний раз вплыла на факультетский вечер в гипюровом платье на розовом трико. Прямо будто голышом. Саша не выдержала, подошла к ней и потребовала, чтобы она отправилась переодеться.
— Иначе мы выведем тебя отсюда под руки, — решительно заявила она.
Прозоровская и сама почувствовала, что перехватила.
— Псиша, а не лечишься, — огрызнулась она и ушла.
Навстречу Саше и Лешке шел Чарли. Он был чем-то очень расстроен. Глаза его глядели печально, даже жалобно.
— Страствуйте. До свитанья, тьевошки!
— Почему «до свиданья»? — удивилась Лешка.
— Янки — домой! — с горькой иронией в голосе произнес Чарли.
— Отзывают?! — ахнула Лешка. — Так скоро!
— Отсыфают, — подтвердил Чарли, скорее догадавшись, что означает это слово, чем зная его.
Ох, как жаль, что этот хороший парень уезжает! Ну ясно, верхи США накалили атмосферу и теперь отзывают американцев из Советской России. Боятся наших микробов. Все равно полицейскими мерами ничего не добьетесь!
— Не унывай, Чарли! — говорит она, сердечно пожимая его руку. — Мы… понимаешь, люди — будем вместе…
— Пудем, мисс Льешка, пудем, — вздыхает Чарли и, огорченно махнув рукой, уходит.
…Получасом позже подруги прошмыгнули в актовый зал университета. Двух свободных мест рядом не оказалось, поэтому Лешка села возле Павлика Громакова, а Саше издали энергично замахал рукой длинный, тощий парень с юридического — Паша Грачев.
Лешка сразу же, как только с месяц назад Грачев появился на Сашином горизонте, окрестила его Студентусом-юрфакусом.
Грачев называл Сашу Молекулой, она же, подняв голову, осведомлялась:
— Какая там, в облаках, погода?
На танцах, в перерывах, Студентус-юрфакус, держа Молекулу за мизинец, провожал ее через студенческую толпу, как ледокол баржу, а Саша снисходительно говорила что-нибудь, вроде:
— Доставлю тебе удовольствие покровительствовать — я хочу пить!
…Пианист (совсем юный, с добрыми, голубыми глазами) уже отвечал на вопросы.
— По существу, конкурс имени Чайковского был конкурсом лауреатов. Жюри затруднялось определить лучших. Поэтому многие из достойных не отмечены премиями: американский пианист Ловенталь, наша пианистка Юзбашева, португалец Серджио де Варелла Сид…
— А с Ваном Клиберном вы встречались? — неожиданно для Лешки выкрикнула с места Саша и пригнула голову, прячась.
Гость повернулся в сторону голоса, разыскивая Сашу, но, конечно, не нашел ее.
— Мало сказать — встречался, мы очень сдружились, — говоря, он подошел к самому краю сцены. — Во время конкурса заболела моя мать… Дома нельзя было заниматься, и я пропадал в консерватории. Там и познакомился с Клиберном. Нам очень хотелось поговорить, но мы не знали языка. Тогда на помощь пришла музыка. Мы начали «эстафетой» исполнять Большую сонату Чайковского… Играли на двух рядом стоящих роялях, по очереди. У Вана выступили слезы на глазах… Мы хорошо понимали друг друга и «наговорились» досыта…