— Ну, я за тобой. Отнимаю тебя у химии, и, надеюсь, она от этого не зачахнет. — Посмотрел на нее долгим любящим взглядом, и вдруг Нелли поняла; он ясно видит ее слабости, недостатки, вовсе не ослеплен чувством, а принимает ее именно такой, какая она есть. От этого открытия Саня стал еще ближе, самым необходимым человеком на свете. С ним вовсе не надо притворяться, с ним можно быть самой собой, а ведь очень хочется быть самой собой. Она припала головой к широкой груди Сани. Он нежно, ладонью, отвел ее голову назад.
— Ну, зачем ты так намазюкала ресницы? — с необидным укором спросил он. — Я тебя буду любить еще больше, если ты будешь естественной.
— Буду естественной, — пообещала Нелли, искренне веря, что выполнит свое обещание.
Над майским ночным морем звездопад. Вот уже третья, прорезав черное небо, падает в море, а Виктор Нагибов все стоит и стоит один на берегу. Море дремотно бормочет, напоминает о своем, будто бы и совсем недавнем и таком далеком.
…Заплыв к зеленому зрачку маяка, встреча у шандоров, отчаяние в балке возле шлюзов, тревожные вскрики сирены в час доверчивого рассказа Лешке…
Сейчас ее нет рядом, и пустынное, мрачное море безжалостно заглатывает звезды. Нет Лешки… Уходит все дальше и дальше…
…Вот и четвертая звезда упала, легко рассталась со своими подругами. Звезды те же, что и при Лешке, а ее нет. Неправда, есть! Есть на свете, значит, и для него. Пусть они даже никогда не встретятся, все равно она всегда рядом. Глупо было даже думать о женитьбе на Анжеле, не любя ее. Зачем делать ее несчастным человеком? Она хорошая, но не для него…
Как много он понял за эти месяцы. Особенно после отчаянного и постыдного свидания в общежитии.
…Вон в стороне, за плотиной и каналом, в старом карьере, возникло круглое, непроточное озерцо, по берегу заросшее высоким чаканом. В озерце этом тоже жизнь. Но разве ее сравнишь с жизнью моря?
Человеку мало счастья гнезда. Лешка права — надо стремиться к звездам.
Ему стало мучительно стыдно своих прежних слов: «Хватит взлетов».
Жалки бескрылые. Есть огромный мир людских радостей, печалей, неотложных, очень трудных дел!
Он будет лучше, чем был. Для себя и, конечно, для нее. Значит, в море, в открытое море!
Часть третья
Леокадия Алексеевна
Из окна школы море видно до самого горизонта. Правее залива высится белоснежный элеватор, а внизу, вдоль школьного забора, серебрятся тополя-раины.
Лешка стоит у окна самого верхнего коридора. Последний урок кончится минут через десять, а пока все три этажа заполнены тишиной. Временами в жилом доме напротив школы ветер приоткрывал дверь балкона, и тогда солнечный луч, как брызгами, обдает Юрасову с головы до ног.
Больше, всех времен года любила она осень — тот месяц, когда как сейчас, отлетают еще дальше на юг горихвостки, когда дерева неохотно отдают каждый свой лист и после утренних заморозков багровеют кусты скумпии.
Лешка облокотилась на подоконник.
Что ни говори, а Пятиморск за последние годы очень изменился. Прежде всего — отступила грязь. Ее усмирил асфальт широкого проспекта Химии, степной автомобильной дороги, вьющейся на Москву. Город не стал большим. Приморская часть его, сохраняя невозмутимый покой, возвышается башней обсерватории, стеклянной, верандой кафе «Морская волна».
А на окраинах выросли корпуса новых химических заводов, жилые кварталы собственных «Черемушек» на месте бывшего «Шанхая».
Может быть, именно в этом сочетании почти курортной безмятежности с напряженным заводским ритмом и состоит своеобразие Пятиморска?
Да, он и прежний и другой. Для Леокадии совсем иной еще и по тому, что в прошлом году умерла мама.
Брат Севка после окончания средней школы пошел работать на химкомбинат, а потом приехала в родной дом и Леокадия.
Ее отношения с Багрянцевым еще задолго до возвращения в Пятиморск как-то иссякли сами собой. Первую трещину они дали после одного по меньшей мере странного разговора. Игорь Сергеевич накануне блистательно защитил диссертацию, и они вдвоем сидели в ресторане. Багрянцев был возбужден, выпил несколько рюмок коньяку.
— А все же вершин ума, как ни крути, достигают мужчины, — вдруг заявил он. — Удел слабого пола — заботливость и материнство.
— Не маловато ли вы нам отводите? — в упор посмотрела на него Леокадия.