Как будто бы петти-офисеру Лью Груму его промашку простили, но с тех пор он стал иначе относиться к Тетехину и величать его «сэр Захар».
Глава 3
Фифти-фифти
Ночи стояли бархатные, напоенные тонкой парфюмерией диковинных цветов. Опрокинувшись в парной океан, нежился в воде Млечный Путь. И, знакомый по астрономическим атласам пояс Зодиака, безмятежно купаясь, вовсе не боялся нападения прожорливых акул. И яркая лунная дорожка, только лишь оживляя пейзаж, не несла глухой угрозы с темной стороны горизонта, хотя после многих месяцев непрерывных боёв старшим лейтенантам Рудых и Выре казалось невероятным, что Луна может иметь ещё какое-то значение, кроме тактического.
Они занимали двухместные хоромы на семнадцатом этаже отеля «Коламбус». Лоджия в номере походила на ходовой мостик над морским простором. Далеко внизу теснились другие здания, мельтешили автомобили, качались под бризом пальмы и вечнозеленые деревья городского парка. А на семнадцатом этаже не было ничего, кроме южной пронзительной синевы, которая врывалась в огромное, во всю стену окно с первыми лучами солнца. Здесь не было ничего другого, кроме комфорта, вплоть до персонального холодильника с пивом и кока-колой, вплоть до прохлады по заказу из кондиционера. Правда, с комфортом всё оказалось не так просто. Ничего не скажешь — удобно, но требовалось ещё привыкнуть.
Осваивая новое жилье, Выра с Максимом недоумевали: зачем в санузле, среди глазированного кафеля, стоят рядышком два фарфоровых горшка? На каждого что ли, свой? Не похоже, и вообще редко бывает, что в один момент обоим приспичит. Тогда подошли к вопросу технически. Одна конструкция оказалась знакомой, другая же была непонятной. Разбираясь, Максим наклонился, стал крутить вентили. А ему навстречу фонтан. Вроде шутих в Петергофе. Окатило исследователю лицо и белый китель промочило насквозь.
Выра, как человек женатый, первый догадался, что к чему. Максим очень обиделся, обложил заморскую технику флотским загибом и полез обмываться под душ.
Душ был над ванной, и от него не ждали сюрпризов. Занавеску из плотной ткани, которая задергивалась на колечках, Максим игнорировал, и напрасно. В таком же номере ниже этажом обвалилась мокрая штукатурка, а «господ русских офицеров» собрали на инструктаж.
— Вы бы меня одолжили чрезвычайно, соблаговолив выслушать, — сказал переводчик. — Разговор пойдет о сущих пустяках, коими в суетности своей мы порой пренебрегаем...
Речь его звучала чисто, без малейшего акцента, а казалась странной, как странно выглядят сейчас старые книги с «ятями».
— Позволю себе напомнить о вещах, вне всякого сомнения известных с достодолжной твердостию любому воспитанному человеку.
С отменной улыбкою, извиняясь за беспокойство, переводчик щелкал электровыключателями, открывал и закрывал форточку, а также двери, ведущие в лоджию. Без единой интонации, которую можно принять за иронию он тем не менее не забыл даже показать, как работает спускной бачок унитаза, а про соседний сосуд не информировал — прошел мимо.
Максим со злости хотел задать вопрос, но удержался. Как-никак, повод для подобного издевательства был основательный, а как действует та проклятая штука, он убедился и так.
Обувь по вечерам выставляли в коридор и находили утром надраенной не хуже корабельной медяшки. Даже сорочки и нижнее белье как бы автоматически не переводились, возобновляясь глажеными стопками, а возмутительные на первый взгляд пропажи грязных воротничков и носовых платков объяснялись тем, что горничные их попросту выбрасывали, как Лью Грум — блоки гидроакустики. Зачем стирать и крахмалить, когда проще и дешевле купить новые.
Хотя насчет дешевизны — это ещё как посмотреть. Особенно не разбежишься, имея в месяц по сто пятьдесят монет. Тем более что кают-компании при учебном центре не было. Рудых и Выра приспособились питаться в ближайшем кафетерии, на это уходило по три доллара ежедневно. Выбор блюд здесь был большой, но суп вдруг оказывался сладким, подлива к жаркому — из варенья, тушеную свинину вместо картошки готовили с яблоками. Даже соленых огурцов не было, хотя предлагалось пять видов, нарезанных ломтиками поперек, или вдоль, или наискось, но все консервированные в разной дряни. А булочки казались безвкусными и резиновыми — как ни сжимай, они тут же принимали прежнюю форму. Разве сразу догадаешься, что берешь, за что платишь, хотя внешне выглядит аппетитно? Оказалось, что уметь «читать и переводить со словарем» — это одно, а разбираться в меню — совсем другое.
Неудивительно, что уже на второй неделе Максим запросил борща и чёрного хлеба:
— Ноу проблем, — ответил Выра. Он уже засек рекламу заведения по имени «Рашен бер», то есть «Русский медведь».
Дощатый павильон на берегу моря совсем не выглядел рестораном, но едва они ввалились туда целой компанией, все с новенькими золотыми погонами, при кортиках, официантка всплеснула руками:
— Откуда вы, мальчики?
— С того света, девочки...
Максим пошутил, но она, русская женщина средних лет, с седой прядью в прическе, грустно кивнула. Людей, обитающих на противоположных сторонах планеты, обычно называют антиподами. Их не только разделяют недра на глубину диаметра, даже понятия верха и низа являются противоположными. Скорее всего, официантка именно так и воспринимала бывших своих земляков.
У буфета на прилавке полыхал жаром и никелем самый натуральный самовар. И заварочный чайник оседлала ватная матрешка в сарафане и с кокошником. И в поданной им карточке на двух языках предлагались пельмени, растегаи, кулебяки, пирожки с визигой, с капустой, с зеленым луком, с грибами, шаньги с творогом и шаньги с картошкой, блины с семгой или с паюсной икрой... «Русский медведь» не был рестораном. Скорее он походил на средней руки придорожный трактир, которому разве только не хватало березок перед фасадом. Однако Василий Выра, Максим Рудых и все их ровесники с детства знали одни лишь столовые Нарпита, которые отнюдь не прославились разнообразием национальной кухни. Даже в лучшие времена там в основном упирали на винегреты и биточки с макаронами. Василий с Максимом искренне полагали, что пришли в ресторан, а заказ выдали скромный: щи суточные, картофельные котлеты под грибным соусом и, конечно, селедку.
Здесь им понравилось. Никто не предлагал разбавлять «Смирновскую» содовой, никто не прихлебывал из стопки по капельке. Официантка, глядя на них, прослезилась:
— Простите, — объяснила она. — Как приятно, когда русские кушают.
В принципе её можно было понять, хотя чрезвычайное внимание к их столику было тягостно. Интерес этот, нарастая, помешал спокойно дообедать:
— Позвольте представиться: штабс-капитан Игорь Вадимович Пухов!
Походка, выправка, безапелляционный тон и так, без лишних слов, свидетельствовали о том, что он не всегда носил чёрную пиджачную пару. Но отмахнуться от знакомства было невозможно, поскольку Пухов был хозяином этого заведения.
— Мария! Ещё бутылку! — скомандовал он. — И хорошей закуски! Как ты господ угощаешь?
«Господа» поёжились, вспомнив о тощих кошельках, а Максим сухо спросил:
— Как вы попали в Америку?
— После разгрома, который вы учинили в Крыму, сам не заметил, как очутился на борту парохода, — охотно и с той же громкостью информировал Игорь Вадимович. — Очухался только в Нью-Йорке. В кармане ни гроша, только знание трех языков. Если б не языки — пропал. А сейчас, сами видите, небольшое, но собственное дело.
Штабс-капитан был грубоват, прямодушен и обладал широкой натурой: кутить так кутить!
— Все эмигранты такие?
— До нападения фантастов всякие заглядывали на огонек. Каждый раз кончалось дракой. Сейчас не то, Национальная слава не ведает границ.
— Слава славой, — не отставал Максим. Под отменную закусь у него развязался язык. — Но сами служили у барона Врангеля? Что вы сейчас об этом думаете?
— Полагаете, я дурак? Слуга покорный! Отлично разумею, кто вы, как и вы — кто я. Зачем обращаться к политике? Это был бы последний разговор, а мне хочется побеседовать по-русски...