Выбрать главу

Вяленое мясо Осотин подвесил к мачте и рядом ножик на прочном лине. Каждый, кто не укачивался, мог отрезать кусок вяленого филея и запить просто­квашей. Так и питались, на манер древних ушкуйни­ков. Приготовить горячую пищу в океане всё равно оказалось невозможно.

Державный ветрило стервенел от норд-оста, во­льготно о́рал-распахивал, сгребая воду в складки. Он разбивал гребни, мёл брызги поверху, закручивая как в буран. А небо, изнемогая, ссутулилось от тяжести облаков. Небо едва не падало на вздыбленную волну.

В голове ордера шел тральщик типа «амик». Это слово происходило от американского термина «ауксилери майн-свиперс», в дословном переводе означающе­го «миновыметальщики вспомогательных морских сил», а сокращенно «АМ». Это был большой по сравне­нию с катерами корабль, водоизмещением почти в ты­сячу тонн. На расстоянии полмили он то показывался целиком, то пропадал из видимости — как бы тонул. В пучине скрывались последовательно: палуба, мостик и наконец мачта высотою в двадцать метров.

Ничего не оставалось на поверхности, и Выру охваты­вала жуть, пока белую кипень опять не протыкали, всплывая, сначала мачта, потом мостик, палуба, кор­пус. Тральщик издали казался ничтожным, а был, однако, очень прочным, цельносварным. Деревянный катеришко Максима Рудых, точно такой, как у Выры, шел ближе, держался почти рядом, но смотреть на него было еще страшней. Катер швыряло и накрывало с мачтой. Подброшенный на гребень, он зависал с об­наженной кормой, под которой отчаянно, бешено кру­тились голые винты.

На борту у Выры винты тоже взвывали, идя враз­нос, каждые пятнадцать секунд. Чтобы уберечь дизе­ля, требовалось сбавлять холостые обороты, а в следу­ющий момент корма опускалась, и возникал пик на­грузки. Упустить его тоже было нельзя. Иначе двига­тели могли заглохнуть. Задыхаясь в отсеке без венти­ляции, привязанные ремнями к боевым постам, мото­ристы изменяли режим движения четырежды за ми­нуту, то и дело продувая кингстоны, чтобы не до­пустить засоса в систему охлаждения.

Рулевой правил вслепую по гирокомпа́су. Иллюми­наторы перед ним лишь светлели и темнели, не осво­бождаясь от потоков. Волна била в левую скулу кате­ра, с легкостью разворачивая корпус. И катер скаты­вался по склону лагом, поперек курса. И каждый сле­дующий вал грозил опрокинуть, если не успеешь раз­вернуться навстречу ему. Рулевые успевали, хотя и вы­матывались начисто за десять-пятнадцать минут вах­ты. Только Выре не было подмены. На океанском пере­ходе, подобно господу-богу, он оказался единым в трех лицах, то есть нес службу и за себя, как командира катера, и за не назначенного еще помощника командира, и за штурмана. Что делать? Из-за нехватки лично­го состава вместо штатных тридцати пяти человек эки­паж временно сократили до двадцати. Одно из спаль­ных мест в офицерской каюте занимал пока дивизион­ный механик, но ему нельзя было доверить ходовой вахты.

Старший лейтенант Выра с беспокойством ощущал, как его катер, постепенно тяжелея, всё трудней всхо­дил на волну. Он уже не «отыгрывался», сбрасывая с палубы воду, а протыкал гребень, шел в пучину вро­де подлодки. Вот какая расплата ожидала Выру за бессовестное куркульство. И ему вдруг показалось, что щедрость американских властей и либерализм портового надзора были не случайны.

«Вот карась, — запоздало корил он себя. — Хиба ж кто знал? Клюнул на голый крючок».

Дивизионный механик первый раз за поход под­нялся на ходовой мостик. Он был одет так же, как Выра: в кожаный реглан на меху и сапоги-ботфорты с наружными застежками по голенищу.

— Кажется, отплавали, — заметил механик и стал надувать оранжевый спасательный жилет.

Он явно не шутил и, в общем, объективно оцени­вал обстановку, но его жилет был смешон. Нынче не то чтобы выловить, даже не разглядеть людей, очутив­шихся за бортом. Невольно улыбнувшись, Выра сооб­разил, что мысли о «голом крючке» тоже померещи­лись ему с испуга. Власти, да и чиновники портового надзора, скорее всего, полагали, что русским виднее, что взять с собой на борт. Если они моряки, сами дол­жны соображать, а власти за них не отвечали. Гибель катера была бы использована недоброжелателями в своих интересах, но специально никто этого не под­страивал.

— Отплавали? — разозлился Выра и тут же рявк­нул: — Боцмана ко мне!

Плотная фигура в зеленой альпаковой куртке с ка­пюшоном и таких же теплых водонепроницаемых шта­нах тут же стала рядом. Петр Осотин возник как черт из коробочки.

— Как там внизу?

— Скрипит, — крикнул боцман, имея в виду, что обшивка катера заговорила немазаной телегой и натужный звук этот, напоминая о несовершенстве мате­риала, казался особенно противным. — Еще сильно бьет. Из носового кубрика все сбежали.

— Как это? Почему раньше не доложили?

— Дневального не назначали, — напомнил Осотин, намекая, что тогда бы он заставил нести службу. А так не всё ли равно, где матросы отдыхают. Но лю­дей не хватало, и Выра понадеялся, что подвахтенная смена так и так проследит за порядком.

— Осмотреть кубрик!

В самом деле, это надлежало сделать немедленно. Ведь сутками раньше катер лучше всходил на волну. Раз так, дело не в грузе. Но в чем? Приказать просто, но попробуй добраться до люка, расположенного на верхней палубе, сразу же за носовым зенитным авто­матом системы «Бофорс». Попробуй-ка сунься, если вода, вставая торчком, разила под вздох. Осотин, обвя­завшись прочным плетеным фалом, рванул вперед ко­роткой пробежкой. Его накрыло раз и другой, а потом он вообще исчез из глаз. Скорее всего, Выра потребо­вал невыполнимого, и теперь он терзался, понимая, что привык к Петру Осотину, и еще потому, что в такую завирюху без опытного боцмана никак не обой­тись.

А катер заметно грузнел. Его валило на борт до шестидесяти пяти градусов, может и больше. Стрел­ке-грузику кренометра не хватало шкалы. Обычно в конце каждого, размаха Выра ощущал эдакий рывочек. Словно утыкаясь во что-то, катер начинал вы­прямляться, чтобы найти такую же опору на другом боку. Сейчас корпус валился свободно, рывочек ослаб вместе с уверенностью в том, что этот крен не станет последним. Чёрт побери, цел ли боцман? Кем же тогда его заменить?..

— Товарищ командир! — Осотин стоял рядом, от­ряхиваясь как утка. Он был невредим, если не счи­тать синяков. — Первый кубрик затоплен по самый люк...

Дивизионный механик от такой вести отпря­нул, и Выре пришлось рявкнуть, приводя его в чувство:

— Чего болтаешься здесь? Инженер ты или не ин­женер? Иди разбирайся…

Пробоины, к счастью, не обнаружили. Всё объяс­нялось куда проще. За двадцать минут до конца каж­дой вахты было приказано включать трюмно-пожар­ную систему на откачку. На наших кораблях для это­го требовалось открыть забортный клапан, а при за­крытом вода под давлением нагнеталась в пожарную магистраль. Трюмные машинисты поддались закорене­лой привычке, совсем забыв, что заморская техника действовала в обратном порядке. Напором воды вырва­ло пожарный рожок в пустом кубрике, но этого никто не заметил. Трюмные аккуратно подавали в кубрик забортную воду, считая, что откачивают её.

Выре от такой информации стало тошно, особенно если учесть, что в кубрик было напихано 120 мешков крупчатки, 80 мешков сахарного песку, 20 мешков кофе. Его подмывало обрушиться на двух разгильдяев, которые загубили столько добра и едва не отправили весь катер на корм рыбам.

— Осушить! — приказал он, ничего не добавив для ясности.

Остальные слова пришлось отложить на потом, когда аварийные помпы справятся со своей задачей. Главное, в корпусе не оказалось дырки, а остальное — семечки. Помпы не могли перекачать океан, но освобо­дить замкнутый отсек для них не проблема. Выра на­пряженно искал признаки уменьшения качки, но ка­тер стал вести себя еще хуже. Это означало, что с понижением уровня воды в кубрике возникла свобод­ная поверхность. Жидкость, свободно переливаясь с борта на борт, еще более понижала остойчивость ка­тера.