Вяленое мясо Осотин подвесил к мачте и рядом ножик на прочном лине. Каждый, кто не укачивался, мог отрезать кусок вяленого филея и запить простоквашей. Так и питались, на манер древних ушкуйников. Приготовить горячую пищу в океане всё равно оказалось невозможно.
Державный ветрило стервенел от норд-оста, вольготно о́рал-распахивал, сгребая воду в складки. Он разбивал гребни, мёл брызги поверху, закручивая как в буран. А небо, изнемогая, ссутулилось от тяжести облаков. Небо едва не падало на вздыбленную волну.
В голове ордера шел тральщик типа «амик». Это слово происходило от американского термина «ауксилери майн-свиперс», в дословном переводе означающего «миновыметальщики вспомогательных морских сил», а сокращенно «АМ». Это был большой по сравнению с катерами корабль, водоизмещением почти в тысячу тонн. На расстоянии полмили он то показывался целиком, то пропадал из видимости — как бы тонул. В пучине скрывались последовательно: палуба, мостик и наконец мачта высотою в двадцать метров.
Ничего не оставалось на поверхности, и Выру охватывала жуть, пока белую кипень опять не протыкали, всплывая, сначала мачта, потом мостик, палуба, корпус. Тральщик издали казался ничтожным, а был, однако, очень прочным, цельносварным. Деревянный катеришко Максима Рудых, точно такой, как у Выры, шел ближе, держался почти рядом, но смотреть на него было еще страшней. Катер швыряло и накрывало с мачтой. Подброшенный на гребень, он зависал с обнаженной кормой, под которой отчаянно, бешено крутились голые винты.
На борту у Выры винты тоже взвывали, идя вразнос, каждые пятнадцать секунд. Чтобы уберечь дизеля, требовалось сбавлять холостые обороты, а в следующий момент корма опускалась, и возникал пик нагрузки. Упустить его тоже было нельзя. Иначе двигатели могли заглохнуть. Задыхаясь в отсеке без вентиляции, привязанные ремнями к боевым постам, мотористы изменяли режим движения четырежды за минуту, то и дело продувая кингстоны, чтобы не допустить засоса в систему охлаждения.
Рулевой правил вслепую по гирокомпа́су. Иллюминаторы перед ним лишь светлели и темнели, не освобождаясь от потоков. Волна била в левую скулу катера, с легкостью разворачивая корпус. И катер скатывался по склону лагом, поперек курса. И каждый следующий вал грозил опрокинуть, если не успеешь развернуться навстречу ему. Рулевые успевали, хотя и выматывались начисто за десять-пятнадцать минут вахты. Только Выре не было подмены. На океанском переходе, подобно господу-богу, он оказался единым в трех лицах, то есть нес службу и за себя, как командира катера, и за не назначенного еще помощника командира, и за штурмана. Что делать? Из-за нехватки личного состава вместо штатных тридцати пяти человек экипаж временно сократили до двадцати. Одно из спальных мест в офицерской каюте занимал пока дивизионный механик, но ему нельзя было доверить ходовой вахты.
Старший лейтенант Выра с беспокойством ощущал, как его катер, постепенно тяжелея, всё трудней всходил на волну. Он уже не «отыгрывался», сбрасывая с палубы воду, а протыкал гребень, шел в пучину вроде подлодки. Вот какая расплата ожидала Выру за бессовестное куркульство. И ему вдруг показалось, что щедрость американских властей и либерализм портового надзора были не случайны.
«Вот карась, — запоздало корил он себя. — Хиба ж кто знал? Клюнул на голый крючок».
Дивизионный механик первый раз за поход поднялся на ходовой мостик. Он был одет так же, как Выра: в кожаный реглан на меху и сапоги-ботфорты с наружными застежками по голенищу.
— Кажется, отплавали, — заметил механик и стал надувать оранжевый спасательный жилет.
Он явно не шутил и, в общем, объективно оценивал обстановку, но его жилет был смешон. Нынче не то чтобы выловить, даже не разглядеть людей, очутившихся за бортом. Невольно улыбнувшись, Выра сообразил, что мысли о «голом крючке» тоже померещились ему с испуга. Власти, да и чиновники портового надзора, скорее всего, полагали, что русским виднее, что взять с собой на борт. Если они моряки, сами должны соображать, а власти за них не отвечали. Гибель катера была бы использована недоброжелателями в своих интересах, но специально никто этого не подстраивал.
— Отплавали? — разозлился Выра и тут же рявкнул: — Боцмана ко мне!
Плотная фигура в зеленой альпаковой куртке с капюшоном и таких же теплых водонепроницаемых штанах тут же стала рядом. Петр Осотин возник как черт из коробочки.
— Как там внизу?
— Скрипит, — крикнул боцман, имея в виду, что обшивка катера заговорила немазаной телегой и натужный звук этот, напоминая о несовершенстве материала, казался особенно противным. — Еще сильно бьет. Из носового кубрика все сбежали.
— Как это? Почему раньше не доложили?
— Дневального не назначали, — напомнил Осотин, намекая, что тогда бы он заставил нести службу. А так не всё ли равно, где матросы отдыхают. Но людей не хватало, и Выра понадеялся, что подвахтенная смена так и так проследит за порядком.
— Осмотреть кубрик!
В самом деле, это надлежало сделать немедленно. Ведь сутками раньше катер лучше всходил на волну. Раз так, дело не в грузе. Но в чем? Приказать просто, но попробуй добраться до люка, расположенного на верхней палубе, сразу же за носовым зенитным автоматом системы «Бофорс». Попробуй-ка сунься, если вода, вставая торчком, разила под вздох. Осотин, обвязавшись прочным плетеным фалом, рванул вперед короткой пробежкой. Его накрыло раз и другой, а потом он вообще исчез из глаз. Скорее всего, Выра потребовал невыполнимого, и теперь он терзался, понимая, что привык к Петру Осотину, и еще потому, что в такую завирюху без опытного боцмана никак не обойтись.
А катер заметно грузнел. Его валило на борт до шестидесяти пяти градусов, может и больше. Стрелке-грузику кренометра не хватало шкалы. Обычно в конце каждого, размаха Выра ощущал эдакий рывочек. Словно утыкаясь во что-то, катер начинал выпрямляться, чтобы найти такую же опору на другом боку. Сейчас корпус валился свободно, рывочек ослаб вместе с уверенностью в том, что этот крен не станет последним. Чёрт побери, цел ли боцман? Кем же тогда его заменить?..
— Товарищ командир! — Осотин стоял рядом, отряхиваясь как утка. Он был невредим, если не считать синяков. — Первый кубрик затоплен по самый люк...
Дивизионный механик от такой вести отпрянул, и Выре пришлось рявкнуть, приводя его в чувство:
— Чего болтаешься здесь? Инженер ты или не инженер? Иди разбирайся…
Пробоины, к счастью, не обнаружили. Всё объяснялось куда проще. За двадцать минут до конца каждой вахты было приказано включать трюмно-пожарную систему на откачку. На наших кораблях для этого требовалось открыть забортный клапан, а при закрытом вода под давлением нагнеталась в пожарную магистраль. Трюмные машинисты поддались закоренелой привычке, совсем забыв, что заморская техника действовала в обратном порядке. Напором воды вырвало пожарный рожок в пустом кубрике, но этого никто не заметил. Трюмные аккуратно подавали в кубрик забортную воду, считая, что откачивают её.
Выре от такой информации стало тошно, особенно если учесть, что в кубрик было напихано 120 мешков крупчатки, 80 мешков сахарного песку, 20 мешков кофе. Его подмывало обрушиться на двух разгильдяев, которые загубили столько добра и едва не отправили весь катер на корм рыбам.
— Осушить! — приказал он, ничего не добавив для ясности.
Остальные слова пришлось отложить на потом, когда аварийные помпы справятся со своей задачей. Главное, в корпусе не оказалось дырки, а остальное — семечки. Помпы не могли перекачать океан, но освободить замкнутый отсек для них не проблема. Выра напряженно искал признаки уменьшения качки, но катер стал вести себя еще хуже. Это означало, что с понижением уровня воды в кубрике возникла свободная поверхность. Жидкость, свободно переливаясь с борта на борт, еще более понижала остойчивость катера.