— Скоро вы там? Доколе можно чикаться?
— Помпы не тянут, — сообщил дивизионный механик. — Скорее всего, забиты приемные патрубки...
Патрубки находились под палубным настилом кубрика, и очистить их можно было только вручную, ныряя в холодную воду.
— Добровольцы есть? Только скорее, — торопил Выра. — Сами видите, что делается.
Среди грохота бури и тяжких, сотрясающих душу ударов неослабно орал норд-ост. Голос его в снастях поднялся до визга. Необузданные валы, рождаясь из пучины, росли до неба. Они подбрасывали, валяли и крутили, добивая без пощады.
— Водки дадите? — спросил боцман, и на сердце у Выры слегка отлегло.
— Дам.
— И брусок масла...
— Хоть два.
Водки у него не было. Только бренди. А сливочного масла сколько угодно: брикетами в цветном станиоле по фунту весом. И еще имелся резиновый полу-шлем с баллоном, гофрированными трубками и загубником. Но водолазным прибором еще не пользовались, а главное, боцману предстояло нырять в темноте, без связи, в наглухо задраенном помещении. И ему не помочь, если откажет техника, или тело сведет судорогой, или... Подумаешь, стакан бренди или масло! Для такого дела ничего не жалко.
Решетки приемных патрубков засорились кофейными зернами. Кофе пропал весь, сахар тоже растворился, а с крупчаткой ничего не случилось. Она лежала в коконах из соленого теста, которое, подсохнув, стало скорлупой, и мешки потом приходилось вскрывать топором. Зато стало ясно, почему погибли «систер-шипы» у берегов Африки. Скорее всего, американцы опрокинулись, израсходовав газойль из топливных цистерн. Центр тяжести неизбежно переместился к верхней палубе, где располагались глубинные бомбы и кранцы первых выстрелов, а штормовая волна доконала.
Старший лейтенант Выра, конечно, пожадничал с продовольствием, но он, как моряк, жадничал грамотно. Получалось, что мореходность маленьких катеров, так же как древних ло́дей или ушкуев, в конечном счете зависела от самих ушкуйников, то есть от личного состава...
Перед Хвал-фиордом на восточном побережье Исландии их встречал английский корвет. Облака разошлись, открыв совсем иные, чем над Флоридой, холодные звезды. Звезды уже не моргали, пристально разглядывая утлые суденышки, которые пошатывались с борта на борт, кивали искорёженными надстройками, брели кое-как, словно с дрожью в коленках. Однако в ордере двигались все катера. Все до единого.
Вдоль борта приземистых крейсеров флота его величества, на необъятных палубах линкоров и авианосцев были построены команды.
«Кого-то встречают», — устало подумал Выра и вдруг услыхал оркестр. Привычные, до боли знакомые, родные слова сами ложились на звуки марша: «Наверх вы, товарищи. С богом — ура! Кипящее море под нами...»
— Вот это номер! — крикнул Максим с мостика своего катера. — «Варяга» знают...
На мачте флагманского британского корабля взвились три флага.
— Хорошо сделано! — расшифровал их значение сигнальщик по книге международного свода. Оказывается, встречали-то их.
— Коли так, ладно, — кивнул старший лейтенант Выра, а про себя подумал, что на такой переход можно решиться или по молодости, или по глупости, а повторить его — разве только под пистолетом.
Глава 6
О флотских досугах
Берег всплыл на пределе видимости. Отчеркнутый твёрдым горизонтом, он походил вначале на облачко и как бы принадлежал небу, но, постепенно раздаваясь, тяжелел каменными откосами. И глаза стали различать подробности рельефа, для опознания которых не требовалось заглядывать в лоцию. И от унылого побережья веяло домашним теплом.
Вот и закончилась кругосветка. Старшие лейтенанты Рудых и Выра со своими спецкомандами пересекли два океана и три континента с запада на восток. Всем почему-то казалось, что в главной базе флота их ожидает торжественная встреча, но, видно, загордились, слишком привыкли к привилегированному положению гостей. В точке рандеву обменялись позывными со старой калошей, которая при ближайшем рассмотрении оказалась дозорным кораблем. Свернув со знакомого фарватера, он привел катера в пустынную губу. И там сигнальщики приняли первый семафор с распоряжением выделить подвахтенную смену для сколачивания плавучих причалов.
«Сказылись воны там, чи шо?» — с раздражением подумал Выра и тут же осадил своего боцмана, который выразил те же мысли, только по-русски.
— Двадцать суток не спамши, — громко ворчал Осотин, и это был факт. Но, видно, сам Выра тоже потерял чувство реальности, хотя до сих пор не услышал ни единого выстрела.
Морская война негромкая, и состоит она не столько из скоротечных схваток, а в основном из ожидания боя, напряженного, целеустремленного, бдительного... Северный флот воевал. Поэтому вместо торжественной встречи подвахтенная смена застилала бревенчатые рамы на железных бочках-понтонах серыми просоленными досками. В дело шел бесхозный плавник, выплюнутый прибоем. Рискованные «лесозаготовки» были возложены на команды дозорных кораблей — после смены с боевого дежурства. В каменных распадках сушились впрок штабеля бревен и пиленой древесины.
На катера зачастили флагманские специалисты, снабженцы, представители отдела кадров и отдела комплектования.
— Добро переводим, товарищ командир! — ворчал боцман Осотин.
Петр Осотин считал все корабельные припасы своими, тем более что корешки накладных он благоразумно не сохранил, а снабженцам объяснял, что там никакой бюрократии и в помине нету. Если не верят, пусть проверяют через Наркомат внешней торговли.
— Ты это брось, боцман. Не будь куркулем. А тех, кто отличился, надеюсь, Родина не забудет.
— Орденок никому не лишний, — соглашался Осотин, который, надо думать, уже пронюхал о наградных листах. — А харч надо бы придержать.
Выре тоже было жаль расставаться с запасами. Он сквозь пальцы глядел на боцманские хитрости, но сам по мелочам не скопидомничал, неизменно приглашая к столу после делового разговора. Выра был убежден, что, раз идет война, согласования не могут продолжаться до бесконечности.
Конец им положил сам командующий. Вызвав катера в главную базу для смотра, он за полчаса разрешил все споры, вручил награжденным ордена и медали и в заключение пообещал назначить им такого командира, который бы «новгородское вече» не разводил. Потом он разрешил увольнение на берег, тем более что гарнизонный Дом офицеров приглашал на концерт приезжих артистов.
— Подмени, дружище, — пристал к Выре Максим, которого, как на грех, назначили дежурным по дивизиону. — Завтра фронтовой бригады из театра уже не будет, а тебе какая разница днем раньше или позже увидеть свою Раису.
Разница, понятно, была. Василий Выра тоже не считал себя бронзовым и жену не видел почти целый год. Но просил друг, и Василий ему уступил.
Поздним вечером после концерта Максим неожиданно вернулся на причал, и не один.
— Представляешь, «Серенаду Солнечной долины» здесь тоже поют: «О прошлом тоскуя, я вспомнил о нашей весне. О как вас люблю я, в то утро сказали вы мне...» Ясно, что мне захотелось познакомиться с исполнительницей.
Максим пообещал ей показать заморский катер, хотя время для экскурсий было не слишком удачное и, главное, это допускалось только с разрешения Военного совета.
— Ты же знаешь... — напомнил Выра. — И потом уже дали отбой...
— В кубрики не поведу. Ей там неинтересно, — заверил Рудых. — А что касается разрешения — ты нас не заметил.
По обязанности дежурного Выра должен был воспрепятствовать, но махнул рукой, надеясь, что после награждения вряд ли кто посмеет учинить проверку службы. Во всяком случае, до утра.
Но дежурный по дивизиону ошибся в расчетах. Часа в четыре по местному времени на причале появился маленький ростом, очень интеллигентный капитан первого ранга с засургученным пакетом в руках. Выяснив у Выры, кто из офицеров на берегу, он приказал немедленно направить за ними посыльных-оповестителей. У дежурного по дивизиону екнуло сердце, и он предложил сразу же сыграть тревогу.