Выбрать главу

Нет, он вовсе не потворствовал ошалевшему парню. Он думал о тех, кто молчал, делая свое дело. Инстинкт самосохранения естествен, но страх — как зараза. Ес­ли не изолировать пораженного страхом, возможна эпидемия. Северьянов, видно, понимал, что суета на тральщике останется маскировочной показухой до тех пор, пока существует коллектив.

— Просись лучше, и он заберет, — вдруг посове­товали ходатаю, — доктора милосердны.

— Гармонь прихвати, — беспощадно добавили еще. — Куда же ты без гармони?

Спускаясь по ступеням шторм-трапа вслед за сига­нувшим в катер загребным, милосердный доктор чув­ствовал себя не лучше его. Командир тральщика да­вал штурману наставления через мегафон, будто сто­яли на рейде и очередная смена увольнялась на берег.

В последний момент на катер передали командирский рыжий реглан с меховой подстёжкой и тяжелый па­кет, наверное с орденами, завернутый в блестящую кальку.

— Для капитан-лейтенанта Выры, — пояснил Ру­дых. — Вручить лично.

Поврежденный «амик» выглядел издали особенно беспомощным. И подводная лодка, рассмотрев всё это через перископ, всплывала без спешки. Из воды вылу­пился грязно-зеленый кусочек рубки. Впереди и как бы отдельно распорол волну бурун от форштевня. Вы­пирая и двигаясь, показался поджарый корпус, исте­кающий потоками через дырки-шпигаты. Противник обнаружил себя в шести кабельтовых, открывшись с нахальным спокойствием.

На тральщике по-прежнему метались люди. Моча­лов сжался, подумав, что психика обреченных вырва­лась из-под контроля. Вдруг боя не будет, и Роману предстоит стать свидетелем того, как станут добивать беспомощную жертву.

Подлодка скользила, неотвратимо приближаясь. Из рубки её выходили палачи. Именно выходили, а не выскакивали, направляясь к пушке, расположенной впереди на палубной площадке. Наблюдать с катера за их приготовлениями было тягостно, но отвернуться Мочалов не мог.

И вдруг отрывисто рявкнуло. Рядом с подлодкой родились и лопнули два пузыря белее стерильной ва­ты. И горбатая палуба была обработана ими, как там­понами по вскрытому гнойнику. И чёрный расчет смахнуло от пушки. Только из обтекаемого горба то­ропливо, с одышкой ответил пулемет. Залп с тральщи­ка грянул вновь. Один снаряд лег перелетом, другой расцвел махровым огнем в ограждении рубки. И пулемет подавился. И, подлодка завиляла, маневрируя на курсе отхода. Всплески догоняли её, падая то даль­ше, то ближе. Противник уже не казался хищником из волчьей стаи. Он удирал нашкодившей дворняжкой, поджав облезлый хвост.

Облака разрешились зарядом. Снег занавесил мо­ре, как марлевый полог. Громовые орудийные вспыш­ки с неподвижного тральщика сменились миганием сигнального прожектора. Тяжелый спасательный ка­тер, развернувшись, двинулся обратно на веслах со скоростью гоночной шестерки. Капитан-лейтенант Рудых опять переиграл противника. Он оказался хладнокровнее и умнее. Командирские качества Максима Рудых оказались единственной реальностью, позволившей всем подняться над обстоятель­ствами и преодолеть их. Мочалов радовался, считая, что теперь им всё по плечу.

Оказалось, что главному старшине Северьянову удалось из двух радиопередатчиков собрать один, и теперь срочно требовался помощник для налаживания связи. Старпом с боцманом, не дожидаясь у моря пого­ды, перекраивали в паруса оранжевые брезентовые чех­лы. Механик уже сколачивал временный руль из досок и аварийного материала.

— Останетесь за меня, — решительно объявил Мо­чалову штурман и следом за вторым радистом вска­рабкался на борт.

Если штурману позволили вернуться к прокладоч­ному столу, то место Романа — у своего, перевязочно­го. Тем более что артиллерийский бой не обошелся без потерь. Пулеметной очередью с подводной лодки заце­пило старшину комендоров Рочина. Доктор издали за­метил синюшную бледность раненого и набрякший кровью рукав. Но капитан-лейтенант Рудых приказал: «Перевязывайте на катере». Рудых словно не дове­рял такому замечательному парусному варианту. Спустившись на палубу, командир корабля расцело­вал Якова Рочина и, провожая на перевязку, добавил, что за такой выстрел ему полагается орден.

— Бросьте, товарищ командир, — скривился ране­ный старшина. — Орден у меня есть. Лучше медаль... Только флотскую, с якорем.

— Слышали, доктор? — засмеялся Рудых. — При­казываю доложить, что я представил его к боевой ме­дали Ушакова.

Роман Мочалов, задетый тем, что его не вернули обратно на борт, собрался протестовать. Награды не его дело, а вот накладывать жгут и производить иммо­билизацию предплечья удобнее в корабельном лазаре­те. Но он и слова сказать не успел.

— Торпеда! — крикнули с мостика.

Парогазовый след, приближаясь, бурлил в трех-че­тырех кабельтовых. Неподвижный тральщик уклонить­ся не мог. Оставались секунды.

— Катеру отойти! — приказал Рудых на бегу, воз­вращаясь на свой пост, и для ясности скомандовал прямо гребцам: — Навались!

И те, дружно окунув весла, с натугой вырвали ло­пасти из воды: раз, еще раз, еще... Времени было слишком мало, чтобы отскочить на приличное рассто­яние. Торпеда ударила точно в середину тральщика, а катер кинуло на гребень крутой волны. Над головой Романа Мочалова в дыму мелькнула стальная мачта с горшком радара. Седой султан, воспрянув из моря, долго не опадал и показался Роману вечным, как мо­нумент. Когда же хлябь улеглась, на ней полыхало пламя. Горел соляр из цистерн, сто тонн топлива, будто море разверзлось раной, вспыхнув горячей кровью.

Только что рядом был свой корабль. Только что на его борту шили парус, сколачивали плавучий руль, на­лаживали радиосвязь. И еще явственно звучал в памя­ти последний возглас командира, капитан-лейтенанта Рудых: «Навались...»

И вдруг нет ничего, кроме огня.

Продрогшая до тусклоты вода снова вспухла, ска­тываясь с исчерна-зеленого гада. Лодка возникла по­чти рядом с катером, и Мочалов спохватился, вступая в командование остатками экипажа:

— Поднять военно-морской флаг!

На катере имелось стрелковое оружие и ручные гранаты, но всё это годилось только для самозащиты. Шифры и корабельные документы в сумке с грузилом держали на весу за бортом, готовые утопить их при угрозе захвата. А рубка подлодки была целой, без сле­дов взрыва, хотя туда угодил снаряд.

— Другая сволочь, — пояснил Роману сквозь зубы раненый комендор. — И номер на рубке не тот.

Вот когда до Мочалова дошло, почему ему было приказано перевязывать на катере. Обезвредив одну подводную лодку, капитан-лейтенант Рудых не исклю­чил наличия в этом районе других.

Бородатый тип в кожанке, показывая на катер, фо­тографировал и смеялся. Приходилось готовиться к са­мому худшему. Но тучи, набрякнув, снова харкнули снежной крупой. Сухая и колючая, она стлалась по ветру, бинтуя волну. Словно на море наложили повяз­ку, которая, укрыв свежую рану, заслонила также ма­ленький катерок и понтон от чужих глаз. Затарахтели во мгле дизельные моторы. Звук угрожающе рос, но мало-помалу начал дробиться и вдруг ослабел. Моча­лов понял, что враг не стал тратить время на по­иски.

Двадцать шесть человек остались посреди полярно­го моря, из них восемь раненых, и только семеро, взя­тые с вахты, оказались в верхней одежде. Остальные были в тельняшках, в полотняных робах, кто в чем. Катер и плотик еще долго кружили среди плавающих обломков. Все чего-то искали, но никто не находил. Роман Мочалов сидел на кормовой банке-скамейке в грязном медицинском халате вместо шинели, по-преж­нему без головного убора, но холод его не брал.

Глава 5

Бремя славы

На обратном пути из Белого моря молодые вахтен­ные офицеры торчали на мостике, по очереди докла­дывая капитан-лейтенанту Выре характеристики нави­гационных огней, знаков и маяков, которые встреча­лись по курсу. Капитан третьего ранга Тирешкин сно­ва работал радиодиктором. Он заранее потребовал от штурмана справку, когда «Торок» будет проходить места былых боев, и вещал о них точно такими слова­ми, как и в первый раз. Одна из утренних передач по корабельной трансляции вызвала смешки. Выра, при­слушавшись, приказал доложить заместителю, что ко­рабль находится вовсе не у Кольского полуострова, а идет к острову Колгуев.