Выбрать главу

Самое удивительное, что «Борю Терского» здесь знали все. Полчаса проторчав в дверях кают-компа­нии, Артём многое узнал о своем бывшем преподава­теле: и про его норвежский крест Святого Улафа, и даже о трофейном «оппеле», который, оказывается, родился почти как в древнем мифе — из пены мор­ской.

Сага о птичке Феникс

Сходни на полной воде задирались круто, а тяже­лые сапоги тащили за собой раскисшую глину и скользили обратно. Измызганное обмундирование бой­цов сливалось с окрестными скалами, давно не бритая щетина — с ворсом шинелей, и ругань тоже звучала тускло, не облегчая.

— Веселей, служба — торопил Осотин. — Не пля­ши, ровно корова на льду!

Он плотно утвердился на палубе, сдобренной со­ляркой от ржавчины. Хромовые корочки из-под кле­шей боцмана тоже блестели, брючины тонкого замор­ского сукна полоскали стягами на ветру. Промеж мин­ных рельсов были уложены ворсистые шпигованные маты рядком. Осотин лично следил, чтобы каждый де­сантник «как следовает быть пошоркал копытами» по пеньковому ворсу, а не волок грязищу на боевой ко­рабль.

— Здорово, боцман!

— Главный боцман, — строго поправил Осотин и тут переменился в лице.

— Вижу, что       «старший», — растёшь, — устало улыбался Клевцов, навьюченный «сидором», как и все десантники, а на ватнике его были приторочены невзрачные полевые погоны с махонькой звездочкой на зеленом просвете.

Вообще-то Клевцов был прав. Главные боцмана по­лагаются только на крейсерах и других крупных ко­раблях первого ранга, но с переходом на сторожевик Осотин переоделся в китель, стал по воинскому зва­нию главным старшиной, и в обиходе должность его и звание объединились для краткости. Даже коман­дир «Торока» капитан-лейтенант Выра и тот называл Осотина главным боцманом, а Виктор Клевцов, вишь ты, не упустил напомнить о штатном расписании. Или он хотел подчеркнуть, что сам из моряков и не чужой на палубе человек?

— У всякой ягодки свой скус, — уклончиво отве­тил ему Осотин и уже другим тоном распорядился: — Младшего лейтенанта проводить в офицерскую кают-компанию!

— Благодарю — не надо. Я лучше со своей брат­вой.

Препоручив вахтенному матросу наблюдать за чи­стотой, Осотин по-хозяйски осмотрел крепление швар­товых и еще взглянул на пробковые кранцы, проложенные между каменной стенкой и привальным бру­сом. Он всем видом своим показывал, что недосуг ему балабонить попусту. О чем говорить? Десантники сполнили боевую задачу — отсюда видать, сколько наворочено на улочках разбитой трофейной техники. Ну а боцман на боевом корабле имеет свои заботы. Что для него морская пехота? Одно слово — пассажиры. Через пять — шесть часов им скомандуют: «Приготовиться к высадке. Шагом марш!» И наше вам с кисточкой.

«Брезговает кают-компанией», — думал Осотин, разжигая застарелую обиду, а про себя прикидывал, кто же состоит в той братве, которую не захо­тел променять младщий лейтенант Клевцов. Вроде бы не было на борту никого из обитателей того блиндажа на Рыбачьем. Хотя солдаты все похожие. Крупа, как есть.

Боцман и Клевцова бы не признал. Сам навязался.

Выходило, что разведчики ноне другие, и боцману, видно, повезло, когда вытурили его из отряда морской пехоты. Но обида язвила душу Петра Осотина, изнут­ри поднималась хмарь и мешала вольно дышать. Теперь главному боцману всё было не так, наводил он на палубе «Торока» свои порядки и, накось, сызнова нарвался на встречу. По правому шкафуту в сопровождении капитан-лейтенанта Выры шло большое начальство, в глянцевом хроме реглана без погон, но наддубьем козырька протянулась по околышу золотая плетёнка, которая намекала на чин. Такие фуражки носили только одни капитаны первых рангов.

— Здорово! — неизвестно чему обрадовался «капраз», а Петр Осотин, вытянувшись по уставу, вздернул ладонь к козырьку.

Сколько помнил боцман, и на «малых охотниках», и потом на американских, «больших», когда этот офицер прибывал на борт, всегда поднимался брейд-вым­пел либо флаг с одной звездочкой. Терский летал вы­соко, и трудно было поверить, что он знает всех боц­манов. От удивления Осотин не сразу заметил протя­нутую руку «капраза» и осторожно её тряхнул. По­чему бы не поздороваться, раз тот такой уважитель­ный.

— Слушай, боцман, такую вещь, — сказал Выра. — Тут на грунте рядом с нами лежит немецкий автомо­биль...

— Легковой? Тогда ничего. По нашей осадке не помешает.

Командир корабля усмехнулся, давая понять, что про осадку он и сам знает, но пояснил:

— Надо бы поднять...

Петр Осотин загордился сей же момент. Другое дело, когда приказывают — положено отвечать «есть», и кончен разговор. Но, судя по тону командира корабля, с ним советовались, и потому можно было показать постороннему начальнику, что главный боцман на «Тороке» — лицо «сильно существительное».

— Дак сами глядите. Водолазы, чтобы, значит, остропить груз, — солидно начал он, — в наличии от­сутствуют...

Но Выра стал рассказывать гостю, что боцман сам знает водолазное дело и недаром был награжден за осушение затопленного отсека в жестокий шторм.

Слушать такое завсегда приятно, однако Петр на живца не клюнул. В конце октября не то что в Запо­лярье, а уже повсюду «олень в воде рога обмочил», то есть — не купаются. Кому охота сигать за борт за ка­кой-то автомашиной?

— В кубрик полез, — нехотя кивнул боцман. — Как же? А не полез бы, всем кормить рыб.

— Положим, договаривались за стакан бренди, — уточнил Выра. — Про рыб ты догадался задним числом.

— Простуды, пн-те, не допустим, — оживился Терский. — Пробовал трофейный «Мартель»?

Петр вообще не слыхивал про «Мартель», но на флоте бабочек не ловят, и это совсем другой разговор.

— Опять же рельсы на стенке взорваны. Козловый кран не подведешь, а нашими средствами, вылет мин­ной стрелы не позволят, — вслух размышлял он, для того чтобы начальство оценило все трудности. Но ого­ворить заранее число стаканов либо какую другую меру объема жидкости Петру не удалось. Случивший­ся неподалёку на палубе старшина первой статьи Рочин, нахально вмешавшись, предложил зацепить ав­томашину кошкой за бампер и вытянуть её, как утерянное ведро из колодца.

— Бампер у легковых слабоват. Как бы не оборва­лась... — сомневался Осотин, зыркнув на непрошеного советчика. — Машина — это тебе не ведро.

— Надо освободить причал для швартовки транспортов, — пояснил Терский, обращаясь уже к Яшке Рочину.

— Можно, — сказал тот. — Если попробовать спа­ренным шкентелем за один гак...

Надо же было так порешить важный разговор! Че­го полез Рочин со своим мнением, когда его никто не спрашивал? А не спрашивают, дак и не возникай...

«Погоди, Яшка! С тобой еще будет разговор», — про себя пообещал главный боцман, а вслух заметил: — Способ известный...

— Коли так, ладно, — одобрил командир кораб­ля. — Действуйте.

Тут Осотин себя показал. Первым делом, пользуясь непререкаемой боцманской властью, он сам подобрал себе помощников, а Яшку Рочина послал подальше вместе с его нахальными советами. Новенький «оппель» затонул у самой стенки и, к удивлению Осотина, был остроплен стальной петлей за поддон. То ли уже пробовали его поднимать, то ли, законсервировав пушечным салом, специально спрятали от завидущих глаз. Быстренько и без возни машину подняли и при­найтовили по-штормовому на юте у траловой лебедки.

— Ну, удружил, — сказал «капраз», выставляя пу­затую темную склянку, когда Осотин явился с докла­дом в каюту к Выре. — Видно, не напрасно я волок тебя до санбата на своем горбу!

— Вы? — обнаглел Осотин. — Не заливайте! Тот был обнакнавенным «ботиком».

«Ботиками» на Рыбачьем прозвали носильщиков, которые курсировали в опасном промежутке между позициями боевого охранения на северных склонах хребта Муста-Тунтури и основной линией обороны на полуострове Средний. Их разделяла голая низина, ко­торая насквозь просматривалась и простреливалась врагом. Ходов сообщения не было, и люди-ботики доставляли боезапас или харч короткими бросками от камешка к ямке. Петр помнил, как, весь перебинто­ванный, ехал на закорках у пожилого солдата. Тот, мучаясь одышкой петлял среди перелетов, без цере­моний сбрасывая ношу в снарядных воронках. Осотина пролизывало болью, и небо было с овчинку, а два-три километра пути растянулись до бесконечности. Носильщик еще был простужен, изрядно соплив и ути­рался рукавом... Словом, главный боцман не поверил щеголеватому капитану первого ранга. Зачем тому ставить себя так низко? Срам! Ни в пир, ни в мир, ни в добры люди. А Терский — ничего, зубы со сме­хом и еще объясняет, дескать, возродился из пепла, как птичка Феникс.