В данную минуту находясь рядом со мной, старпом, вероятно, из-за своей природной стеснительности и благородности, ни намеком, ни словом не обмолвился об этом своем тщательно скрываемом желании. Он стоял по обок от меня, болтая о совершеннейших пустяках, только изредка поглядывая на причал. Но следует сказать, что этой своей, якобы, пустой болтовней старпом Борг оказывал на меня сильнейшее психологическое воздействие. Причем, оно было настолько сильным, что я, в конце концов, не выдержал и дал своему другу понять, что не буду особо возражать в отношении его личных планов на сегодняшний вечер или ночь. Не забыв, разумеется, добавить, что он может гулять только эту ночь, а завтра поутру приступить к работе.
В один прыжок старпом Борг преодолел расстояние между бортом биремы и причалом, чтобы неуловимой тенью тут же скользнуть в двери первой же на его и его собутыльников пути портовой таверны.
Наблюдая за тем, как за спиной моего старпома медленно закрывается дверь таверны, только тогда я понял, что в своем сверхскоростном рывке на свободу старпом Борг мог и не услышать моих последних слов о том, что он может пить и гулять только эту ночь.
На следующее утро на борту "Весенней Ласточки", оставалось всего двое-трое нормальных и не больных головой человек, которые по непонятным причинам для остальных людей отказались от увеселений прошлой ночью на берегу. Подобное решение этой нормальной тройки, можно было бы объяснить желанием погрузиться в умственные размышления о бренности бытия.
Что же касается остальных членов экипажа нашей биремы, которые отправились пить и гулять во главе со старпомом Боргом, то никто из них, ни ночью, ни утром на так и не вернулись на борт судна. Такого малого количества времени, как всего одна ночь, им явно оказалось недостаточным для восстановления своего психологического спокойствия и физического равновесия. Да и золотых флоринов в карманах у наших парней оказалось достаточно для того, чтобы и утром и днем следующего дня продолжать свое пьяное веселье. События последних дней, бой с безумным магом и освобождение рабов, настолько тяжело сказались на общем состоянии здоровья матросов и бывших рабов весельщиков, что им потребовалось гораздо больше времени и денег, чтобы забыть о минувших временах и о своих переживаниях с тем, чтобы привести в порядок свои потрепанные нервишки.
Правда, к вечеру на борту бирему все же появились первые отдельные и, видимо, не совсем сознательные члены экипажа нашей биремы. Но в этих членах экипажа было практически невозможно разглядеть или признать в них знакомых матросов или бывших рабов. Они почему-то стали зеленокожими людьми, лица которых были в странных красных и синих подтеках, а фаланги пальцев кулаков были сплошь сбиты в кровь. Они забыли, что это такое человеческая речь и не могли сами стоять на ногах.
Под покровом спускающегося на землю вечернего сумрака эти подобия человека тоненьким ручейком потянулись на борт биремы. Время от времени течение ручейка перебивалось самодельными носилками, на которых еще боле странные личности приносили невменяемые тела моих людей. К сожалению, этот ручеек оказался не очень-то полноводным и вскоре обмелел. По всей очевидности, этот ручеек болезненных не имел должной родниковой подпитки, источника в лице моего старпома Борга, поэтому вскоре полностью иссяк.
Но даже в результате наплыва такого малого количества странных личностей, на борту биремы "Весенняя Ласточка" по необъяснимой причине вдруг образовался очень стойкий, не смотря на постоянно задувающий с океана бриз, запах перегара. Принимая тела матросиков, я интересовался тем, почему эти странные личности так рано вернулись на борт судна? Мне пришлось довольно-таки долго ожидать ответа на этот свой вопрос. Одни матросики, как я уже говорил, не могли говорить или не понимали вопроса, другие - над этим были не способны даже задуматься. Но мне все-таки удалось по крупицам собранной информации прояснить ситуацию. Оказывается, причина была очень простой, эти парнишки, помимо любви к выпивке, страдали еще одним неизлечимым человеческим заболеванием - мотовством. Они пригоршнями направо или налево расшвыривали свои флорины, вот и дорасшвырялись, им пришлось возвращаться в родные пенаты на много раньше времени.
Среди людей, больных на голову и не сошедших на берег людей, оказался и мой старый знакомый судовой доктор, которому я симпатизировал. Мне хотелось с ним побеседовать по душам еще по дороге в Валенсию, но беседа тогда не сложилась и мы разошлись, так ничего не узнав друг о друге. Во время этой беседы мало говорил, может быть из-за того, что он все еще находился под впечатлением противостояния безумному магу. Одним словом, мне так и не удалось его расшевелить, подобрать психологического ключика к его душе.
Поэтому, когда я заметил одинокую фигуру человека, стоящую на баке биремы и смотрящую в океан, и узнал в ней корабельного доктора, то у меня сразу же мелькнула мысль, а не попытаться ли мне сейчас переговорить по душам с этим интересным человеком. Недолго думая, я направился к доктору. На подходе по его напряженной спине можно было бы догадаться о том, что он услышал мои шаги и сейчас решал вопрос, стоит ли или не стоит ему со мной разговаривать. В тот момент доктора аж прямо-таки согнуло под тяжестью мыслей, бродивших в его голове. Услышав, что я остановился, доктор вдруг выпрямился, видимо, он принял какое-то решение и развернулся ко мне лицом.
С некоторой задержкой он протянул мне свою руку для рукопожатия.
В момент нашего рукопожатия я мысленным зондом скользнул в сознание доктора и мгновенно ощутил, насколько его голова была занята мыслями о бремени жизни и о его месте в этой жизни. По всему выходило, что сейчас доктор стоял как бы на распутье, он еще не определился с тем, чем будет заниматься, если ему придется покинуть бирему. Моментом рукопожатия я также воспользовался для того, чтобы влить в доктора некоторую долю уверенности в своем будущем. Чтобы доктор не сомневался в моей искренности, я также внушил ему мысль о том, что наше общение будет происходить посредством нормального человеческого языка, а не на ментальном уровне.
Неожиданно для меня доктор первым начал наш разговор:
- Капитан Скар, позвольте поприветствовать вас и поздравить с назначением шкипером такого великолепного судна, как бирема "Весенняя Ласточка". Жаль только, что из-за позавчерашнего побоища сейчас оно находится в таком ужасном состоянии. Но в тоже время я чувствую, что очень скоро многие люди на этом побережье услышат о существовании "Весенней Ласточки
- Извините, доктор, но мне кажется, что вы несколько преувеличиваете мою значимость, когда произносите такие хорошие слова о бывшем рабе весельщике. Я не думаю и не гонюсь за морской славой, суша мне более по душе... .
- Поверьте моим словам, капитан Скар, вы весьма примечательная личность. В истории планеты Тринидад такого еще не случалось, чтобы раб весельщик стал бы капитаном и собственником боевого судна. Я много читал об истории развитии цивилизации на нашей планете, ни в одной исторической книге о таком случае ни разу не упоминалось.
- Спасибо, доктор, за хорошие слова. Но мне хотелось бы поговорить о вашем самочувствии. Что же вас так беспокоит и тревожит? Сейчас вы выглядите человеком, находящемся на жизненном перепутье, но не знающего, какой дорогой пойти дальше. Честно говоря, меня это ваше состояние очень сильно беспокоит. Почему бы вам не присоединиться к нашим членам экипажа, которые сейчас развлекаются на берегу, чтобы на время забыться и освободиться от тяжелых дум. Если вы пожелаете, то я смогу разыскать старпома Борга и попросить его взять вас под свое крыло... .
- Спасибо, капитан! Я искренне вам благодарен за проявленный ко мне внимание, но не стоит беспокоить по пустякам вашего старпома. Может быть, у вас есть время на то, чтобы выслушать небольшой рассказ о жизни никчемного и никому ненужного человека.
В этот момент судовой доктор своими глазами прямо-таки впился в мое лицо, словно хотел в нем хотел найти, внимательно ли я его слушаю.