Этот неожиданный пассаж доктора в самом начале нашего разговора привел меня в некоторое замешательство. Я очень хотел переговорить с этим человеком, который из всех членов экипажа биремы, будучи в единственном числе, проявил искреннее сострадание в свое время выпоротому до полусмерти молодому рабу. Он даже старался ему помочь преодолеть боль и выжить. Именно поэтому в последующие два года рабства корабельный доктор был для меня человеком, которому я считал своим другом. Но столь фаталистическое заявление прямо-таки выбило меня из привычной колеи, поэтому я первым делом отрицательно покачал в ответ ему головой, не соглашаясь с его мнением, и сказал:
- Извините, доктор, но такого просто не бывает. Наш творец, создавая миры, всегда старался, чтобы каждый человек в этих мирах имел определенное предназначение. Разумеется, можно согласиться в том, что не все люди в течение отведенного им срока жизни счастливы или несчастливы. В любой жизни бывают взлеты и падения, жизнь человека обычно строиться именно из чередования таких взлетов и падений. Расскажите-ка лучше мне свою историю жизни и тогда вместе мы будем судить о том, так ли вы уж очень несчастливы или все же больше на себя наговариваете.
Доктор задумался, затем снова повернулся лицом в сторону океана и, стоя вполоборота ко мне, принялся рассказывать о своей жизни.
- Я родился неудачником и всю жизнь мне фатально не везло. Не повезло с рождением, не везло в детстве и в юношестве, не везло с учебой. Не везло мне и тогда, когда повзрослел и начал практиковать хирургом.
Доктор снова сделал краткую паузу, но тут же продолжил рассказ.
- На третий день после моего появления на свет божий, погибает моя мама. Роды прошли отлично, она сразу же поднялась на ноги. Мама страшно увлекалась и любила заниматься лошадьми. Вот ей и захотелось меня познакомить со своим любимцем, трехлетним жеребцом. В конюшне этот жеребец по неизвестной причине взбесился, встал на дыбы и сильно ударил копытом ее в грудь. От этого удара мама умерла тут же у бортика стойла своего любимого жеребца. Отец очень любил маму, он прямо-таки потерял разум от этой, по его мнению, бессмысленной смерти мамы. Он посчитал, что жеребец приревновал меня к маме и из-за этого на нее напал и ударил копытом. Таким образом, отец обвинил меня, в то время еще младенца трех дней от роду и его единственного наследника, в смерти своей жены и моей мамы. С этого времени я, как индивидуальность или личность, перестал существовать для своего отца. Он прилагал все усилия, чтобы навсегда избавиться от меня и моего присутствия в его доме. В этих целях мое дальнейшее воспитание было поручено его дальним родственникам. Я не успел ощутить прелести и радости детства, родительской любви и ласки, как судьба лишила меня матери и отца. Детство прошло под строгим тюремным надзором дальних родственников отца, которые ни на секунду не спускали с меня глаз, не разрешая и шага сделать за порог дома. Помимо библии, мне не разрешалось читать каких-либо других книг. Я никогда и ничему не учился, вообще не имел учителя. Единственное, что мне удалось сделать за этот период жизни, так научиться писать и читать. Я наизусть выучил библию, даже сейчас я могу на память процитировать любую главу этой вечной книги. Но знание библии не сделало меня набожным человеком, готового до последней капли крови отстаивать какой-либо канон или догму этой христианской веры. Другими словами, детство, проведенное без друзей и товарищей, стало похуже и тяжелее каторги на галерах. Когда я немного подрос и достиг юношеского возраста, мне удалось сдать вступительные экзамены в Академию Искусств, расположенную в столице Восточной Импери и, в городе Сана. Родственники отца запрещали мне не только чтение каких-либо книг, но и обучение каким-либо другим наукам. Единственное что мне не запрещали тогда делать, так это уходить в приусадебный парк, проводить там свободное время. Именно в парке тайком от своих родственников я начал рисовать пейзажи на бересте берез. Мне захотелось стать профессиональным рисовальщиком. Рисовать пейзажи, портреты людей. Я мечтал воссоздать образ моей любимой матери, которую я никогда не видел. Но отец и его родственники категорически воспротивились этому моему желанию. Они посчитали, что наследнику такого знаменитого и древнего рода, не пристало носиться с мольбертом по окрестностям и рисовать лица деревенских простушек. Меня жестко поставили перед выбором, - стать адвокатом или врачом. Я избрал профессию врача и выучился на хирурга, так как, получив эту специальность, я мог покинуть дом своих родственников и отца. После завершения учебы в медицинской академии, я совершенно случайно оказался судовым врачом на биреме "Весенняя Ласточка", где мне, как хирургу, делать было совершенно нечего, оставалось только бокалами глушить ром.
- Как же тебя зовут? - Поинтересовался я у доктора.
Тот вздрогнул всем телом и, оторвав свой взгляд от вод валенсийского залива, сказал:
- Герцог Якоб Форенкульт, мое полное имя и дворянский титул. Я из древнего рода тех герцогов Форенкультов, которые были пожизненными придворными казначеями и хранителями государственной печати Верховного Правителя Восточной Империи. В силу своего характера я не мог, да отец и не хотел, чтобы я пошел по его пути или стал бы его преемником на посту придворного казначея и хранителя печати. Отец, как вы поняли, не очень-то любил меня и, когда я окончил Имперскую академию Медицины, лишил меня права быть его наследником, передав это право своему третьему ребенку, только что родившемуся мальчугану от второй супруги. Решение отца в один момент превратило меня в изгоя и нищего без единого гроша в кармане. Именно поэтому я ушел в океан, где надеялся осуществить свою мечту, став настоящим морским волком и человеком, но вместо настоящего судна попал на полупиратскую бирему. Вот сейчас я стою перед вами, капитан Скар, - завершая свое печальное повествование, произнес герцог Якоб Форенкульт, - и, честное слово, не знаю, что же мне делать дальше по своей жизни. Пойти ли с тобой, капитан, но куда ты поведешь нас? Или, забрав котомку с пожитками, отправиться, куда глаза глядят?! Если в первом случае, я все же остаюсь среди людей, то во втором, мне грозит участь полного изгоя, - одиночество.
- Помимо врача и художника, кем бы ты хотел быть, Якоб? - Спросил я Форенкульта.
- Не знаю, капитан. Я много думал об этом, но мне ничего хорошего в голову не приходило. Иногда, мне казалось, что меня влечет работа с людьми. Ну, понимаете, когда между людьми существуют твердые, установившиеся отношения, в рамках которых я знаю что можно и что нельзя делать. Мне нравится сама идея быть занятым в таком деле, стимулировать взаимоотношения между людьми. Но я не совсем уверен, что могу это правильно сделать.
Пока герцог Якоб Форенкульт рассказывал мне о себе и о своих личных проблемах, я посредством мысленного щупа продолжал работать с его сознанием. Передо мной проплывала панорама возникающих, сменяющих друг друга мыслеобразов и внутренних ощущений этого человека. Эти туманные образы возникали и таяли в безграничной глубине сознания. Я видел или, вернее сказать, ощущал безрадостные, наполненные страданиями и мучениями картины детства и юношества Якоба. Лицо отца, гневно потрясающим указательным пальцем руки. Постные старушечьи лица и лица стариков, чьи головы тряслись от старости и собственного бессилия, но все эти люди не упускали ни малейшей возможности, чтобы ущемить или сделать плохо Якобу.
Ни единого светлого и радостного образа не было в сознании этого парня!
В какой-то момент в мозгу герцога Форенкульта вдруг возник и тут же исчез, но затем снова возник мыслеобраз, в котором солдаты браво маршировали по сельскому проселку. Юный герцог Якоб Форенкульт, самозабвенно размахивая руками в такт солдатского шага, бежал и радостно смеялся сбоку от роты марширующих солдат. Затем появился мыслеобраз двух господ студентов, яростно сражающихся на спортивных рапирах. Крупным планом появилось лицо Якоба Форенкульта с высоко поднятой верх рукой победителя. Этой череды мыслеобразов или подсознательных видений хватило мне для того, чтобы разобраться и правильно оценить увиденные мною картинки подсознания.