Под эту грозную музыку «Красный Кавказ», на борту которого находились чуть ли не две тысячи десантников, начал швартоваться к Широкому молу. Вариант швартовки мы детально обсудили с Андреевым и командиром крейсера Гущиным еще в Новороссийске. Решили подойти к внешней стенке мола левым бортом и, что называется, с ходу завести швартовы.
Первый заход к молу оказался неудачным. Маневру помешал усилившийся к тому времени до шести баллов юго-западный ветер. При таком ветре к молу надо было подходить более решительно, на хорошей скорости. А Гущин явно поосторожничал.
Ну что же, еще есть время исправить ошибку, хотя каждая минута промедления обходится очень дорого. Вражеские снаряды и мины падают рядом, осколки стегают по борту и надстройкам, появляются убитые и раненые.
Дав задний ход, Гущин повторяет маневр. Теперь крейсер несколько быстрее приближается к молу. Вот уже спущен барказ с матросами швартовной команды. Им подан стальной швартов. С трудом выгребая, барказ двигается к молу. Но далековато, далековато от него корабль. Ветер большой силы начинает опять относить нос крейсера. Швартов завести не удается.
Еще после первого неудачного подхода Гущин просил разрешения у капитана 1 ранга Андреева швартоваться по другому варианту: ввести крейсер во внутренний бассейн порта, там отдать носовой якорь, а потом, работая машинами и шпилем, подтягивать к молу уже не левый, а правый борт крейсера. У Андреева этот вариант не вызвал одобрения: слишком сложен, требует много времени. Но после того как сорвалась и вторая попытка подойти к молу левым бортом, Владимир Александрович сдался. [95]
- Швартуйтесь по своему варианту, только быстрее! - сказал он Гущину.
Крейсер опять стал отрабатывать задний ход, чтобы начать новый маневр.
Я захожу в штурманскую рубку и пишу первое донесение командующему флотом в Севастополь и начальнику штаба флота в Новороссийск: «Десант катеров-охотников, двух тральщиков высажен; эскадренные миноносцы, крейсера продолжают высадку».
Палуба - передний край
«Комфлоту, наштафлота. На 07.00 эсминцы закончили высадку, маневрируют в Феодосийском заливе. Зубков - около тысячи, Гущин - 100. Подтягиваем корму «Кавказа». Противник усиленно обстреливает корабли». Таково было мое очередное донесение.
Эсминцы выбросили на причалы тысячу десантников, да еще около тысячи было доставлено в порт на катерах и барказах с крейсера «Красный Крым». Судя по докладам его командира Александра Илларионовича Зубкова, дело там шло в общем нормально, хотя снаряды рвались и у бортов крейсера и на нем самом.
Две тысячи десантников присоединились к бойцам штурмового отряда и атаковали неприятеля уже на городских улицах. Как важно теперь было наращивать наши силы на берегу! А «Красный Кавказ» все еще продолжал швартовку.
Все- таки не оправдал себя тот вариант, на котором настоял командир крейсера. Поначалу задуманный им маневр выполнялся неплохо. Корабль вошел в проход между волноломом и торцовой частью Широкого мола. Перекрывая гул стрельбы, загрохотала якорная цепь. Тяжелый якорь, прочно вцепившись в грунт, удержал нос корабля около мола. С полубака, где спокойно распоряжался, несмотря на пули и осколки, главный боцман Суханов, удалось подать на стенку и закрепить там носовой швартов. А корма крейсера была далеко от мола. Чтобы подтянуть ее, требовалось забросить на стенку длинный и толстый стальной трос. Он был очень тяжелый, и пришлось заносить его конец на барказе. Наконец швартов закрепили на молу, пустили в действие кормовой шпиль. Но мощности шпиля не хватало. Его моторы надрывно [96] гудели, работая с предельной нагрузкой, а корма не двигалась. Противодействовал все тот же ветер.
Противник понял, что неспроста мы стараемся ошвартовать к молу такой крупный корабль, и сосредоточил по крейсеру огонь орудий, минометов, пулеметов.
У нас над головой раздался оглушительный треск. Мина разорвалась на сигнальном мостике. Там что-то вспыхнуло факелом. Сигнальщики стали тушить пожар. Значит, кто-то из них остался в строю. А среди убитых там, как потом выяснилось, были и флагманский связист штаба высадки капитан-лейтенант Васюков, и связист крейсера лейтенант Денисов. Потушив пожар и отправив раненых в лазарет, сигнальщики продолжали нести свою вахту.
Неслыханное дело - минометы против крейсера! Только я успел об этом подумать, как раздался новый взрыв. Стоявший рядом со мной бригадный врач Ф. Ф. Андреев как-то неестественно молча присел.
- Что с вами? - спрашиваю его. - Ранены?
Федор Федорович Андреев был начальником медико-санитарного управления Военно-Морского Флота. К нам на Черное море он прибыл по делам, связанным с организацией медицинского обеспечения боевых действий. В Новороссийске ему стало известно о готовящемся десанте. Считая, что ему самому необходимо посмотреть на боевые действия, которые обеспечиваются медициной, бригврач добился разрешения участвовать в нашем походе. Федор Федорович упорно стоял на мостике во время перехода морем и с него же наблюдал за всем происходящим, когда началась высадка. Всего лишь несколько минут назад я просил его уйти в боевую рубку - там безопаснее.
- Что вы, такое сражение, а я буду прятаться! - ответил мне Андреев.
И вот осколки мины. В крейсерском лазарете бригадному врачу ампутировали раздробленную ногу. Говорят, что при этом он сам давал советы корабельным хирургам.
На мостике были ранены также комиссар крейсера Григорий Иванович Щербак и командир артиллерийской боевой части старший лейтенант В. А. Коровкин. У Щербака рана оказалась тяжелой - его унесли в лазарет. Коровкин, хотя и с трудом, добрался туда сам. Он потерял много крови - осколки мины попали в руку и ногу, - [97] но в лазарете старший лейтенант ни за что не захотел остаться. С помощью двух санитаров он выбрался на мостик и, сидя на разножке, снова стал управлять огнем.
Здорово нам досаждали мины. И все же не от них пришла основная беда.
Сильнейший удар сотряс крейсер. Тяжелый артиллерийский снаряд попал в треногу фок-мачты внизу под мостиком. Там взметнулось пламя. К очагу занявшегося пожара бросились от спаренной 100-миллиметровой установки зенитчики. Они повели решительную борьбу с огнем, действуя пеноструйными огнетушителями. Пламя начало убывать и скоро совсем погасло.
Стало ясно - нас нащупала крупнокалиберная вражеская батарея. Она теперь не отстанет. Правда, орудия крейсера уже нацелены на нее. Но мы на виду, а батарея в укрытии. Неравная получается схватка.
Снаряды все чаще и чаще стали падать вблизи «Красного Кавказа». Один из них ударил в борт в том месте, где проходит броневой пояс. Броня выдержала. Второй врезался в борт несколько выше. Образовавшуюся пробоину быстро заделали моряки аварийной партии. Но вот командир крейсера получил тревожный доклад:
- Пожар во второй башне!
Артиллерийская башня крейсера - сложное сооружение. Наверху, над палубой, возвышается лишь ее боевое отделение - бронированная коробка с торчащими из нее стволами орудий. А под ней, глубоко в низ корабля, уходит шахта с элеваторами для подъема боеприпасов. Шахта соединяет боевое отделение со снарядным и зарядным погребами. Там столько взрывчатки, что хватит разнести на куски не один такой корабль, как наш.
К счастью, взрыва не произошло. Как потом выяснилось, все висело на волоске. И тут надо поклониться тем, кто, но страшась смерти, отвел от корабля беду.
…Вражеский снаряд, пробив броню, разорвался в боевом отделении. Все, кто там находился, были или убиты, или контужены.
Первым очнулся краснофлотец Василий Покутный. Едкий дым застилал ему глаза - горела краска, дымились электрические провода. В следующее мгновение комендор увидел и самое страшное - пламя на торцовой части длинного цилиндрического порохового заряда, заключенного в шелковую оболочку. Заряд, или, как его [98] еще называют, «картуз», высовывался из трубы элеватора. А ниже в этой трубе были такие же «картузы», подготовленные для подачи к орудию. Пламя могло перекинуться на них. И тогда беда - оно пошло бы все дальше вниз - к погребам…