За пределами бухты мы чувствуем себя свободнее - есть простор для маневрирования. А когда вели огонь от причала, я, честно говоря, не на шутку беспокоился. Противнику ничего не стоило в ответ усилить обстрел бухты. Случайный снаряд мог упасть на причал, где было немало людей, высились штабеля ящиков с боеприпасами. Последствия нетрудно себе представить. Теперь этой опасности нет, и на душе легче.
Однако и здесь долго оставаться нельзя. До рассвета надо как можно дальше оторваться от крымских берегов. Поэтому, закончив стрельбы, «Молотов» сворачивает с мерной мили и, взяв курс на юг, увеличивает ход до 28 узлов. «Бдительный» повторяет его маневр.
Около шести утра невдалеке уже кружил немецкий разведчик. Но удивительное дело - ни бомбардировщики, ни торпедоносцы так и не появились, хотя мы каждую минуту готовились их встретить. Ни одной воздушной атаки до самого Туапсе - явление необычайное. И число-то по старым поверьям было несчастливое - тринадцатое. А у нас такое везение. Но не всем везло в этот день…
Когда на рассвете 13 июня «Молотов» и «Бдительный» полным ходом удалялись от крымских берегов, «Грузия» приближалась к Минному причалу Севастополя. Теплоходу, [146] еще раз прорвавшемуся в осажденный город, оставалось пройти несколько десятков метров, чтобы ошвартоваться и начать выгрузку боеприпасов. И тут налетели фашистские самолеты.
Взрыв бомбы произошел в кормовом трюме, где находилось около трехсот тонн снарядов разных калибров. Какая-то часть их сдетонировала. Судно быстро пошло ко дну. Уцелевшие при взрыве члены команды успели сойти на берег.
Так окончилась жизнь этого красавца-теплохода, мужественного труженика войны.
* * *
Через несколько лет после войны я случайно встретил в Новороссийске капитана погибшей «Грузии» В. А. Габунию. Мы разговорились, вспомнили наши встречи на огненных фарватерах Одессы и Севастополя.
Габуния рассказал мне, что после изгнания фашистов из Севастополя черноморцы приступили к очистке фарватеров. «Грузию» с ее опасной начинкой нельзя было оставлять на месте гибели. Судно приподняли на понтонах и с большими предосторожностями перевели в Казачью бухту, подальше от людных мест, и здесь притопили на глубине двадцати метров.
Шли годы. Севастополь рос, городская черта приблизилась к Казачьей. И вторично встал вопрос о «Грузии».
Водолазы обследовали судно. После их доклада командование приняло решение: носовую часть «Грузии», где были расположены три битком набитых снарядами трюма, отделить от кормовой части, поднять на понтонах, вывести в море и утопить в глубоком месте. А искореженную взрывом и почти совсем оторванную кормовую часть освободить от оставшихся снарядов и порезать на металл.
Водолазные специалисты под руководством старшего лейтенанта Козлова каждый день извлекали из кормовой части судна по 150-200 начиненных взрывчаткой стальных цилиндров. Их укладывали на баржу, переправляли в глубоководный район и там топили.
Водолазы трудились более двух месяцев. Они подняли на поверхность около девяти тысяч снарядов. А тем временем шла подготовка к подъему носовой части теплохода длиной 76 метров. Этой работой руководил известный [147] на Черноморском флоте водолазный специалист капитан 2 ранга Никольский.
Когда из кормового трюма в специальной корзинке был поднят наверх последний снаряд, водолазы, вооружившись аппаратурой для подводной резки металла, начали отделять корму от остальной части судна.
В один из осенних дней 1960 года все работы были окончены. В понтоны, заведенные под борта лежавшего на морском дне теплохода, подали воздух. И скоро корпус «Грузии» показался над поверхностью воды. Ржавое, покрытое ракушками, с изуродованными надстройками и с отрезанной кормой судно все еще сохраняло свои былые очертания. Взятое на буксир, оно медленно двинулось к выходу из бухты.
Так через восемнадцать лет после своей гибели «Грузия» совершила еще один рейс. Теперь уже действительно последний. В море далеко от берега раздалась команда: «Приступить к затоплению». Державшийся на понтонах корпус теплохода дрогнул и стал опускаться вниз. Скоро волны сомкнулись над ним.
А по Черному морю и другим морям сейчас ходит новая «Грузия» - еще более красивый белоснежный теплоход, построенный в послевоенные годы. Когда мне случается видеть его, я вспоминаю ту, старую «Грузию», которая увенчала себя воинской славой.
Под охраной бомбардировщиков
В Туапсе, куда мы благополучно вернулись вечером 13 июня, «Молотов» получил приказ командующего флотом идти в Новороссийск, брать войска, грузить боеприпасы и снова прорываться в Севастополь.
Согласно приказанию сопровождать крейсер должны были эсминцы «Бдительный» и «Безупречный». Но у «Бдительного» обнаружилась неполадка в машине - сказались напряженные плавания. Его пришлось оставить в Туапсе, а «Молотов» и «Безупречный» без промедления стали готовиться к переходу в Новороссийск. Мы даже не пополнили запасы топлива - решили сделать это во время посадки войск.
Утром следующего дня корабли были уже в Цемесской бухте. В полдень начали грузиться и принимать пехотинцев - некоторые части 138-й стрелковой бригады, [148] мы не всю ее смогли перевезти предыдущим рейсом, - и несколько маршевых рот. Одновременно заполняли мазутом вместительные корабельные цистерны, создавая максимальный запас топлива. Для крейсера это составляет 1400 тонн, для эсминца - 505 тонн.
Из Новороссийска вышли в половине третьего ночи. Это было уже 15 июня. На крейсере находилось более 3000 бойцов и около 600 тонн груза, на эсминце - 680 человек и 55 тонн боеприпасов. Корабли сильно перегружены. Кубрики буквально забиты людьми и ящиками с боеприпасами. Случись пробоина от бомбы или снаряда - аварийная партия не доберется до борта. Грузы располагались в основном выше ватерлинии. Вследствие этого у кораблей снижалась так называемая метацентрическая высота, являющаяся показателем остойчивости. На крутых поворотах при уклонении от воздушных атак получался резкий крен - зенитчики не могли стрелять. Снижение остойчивости опасно и в случае шторма. Но что поделаешь, приходится рисковать. Севастополю тяжело.
До полудня следуем ровным 26-узловым ходом без каких бы то ни было происшествий. Затем над нами появляются два бомбардировщика. Однако ни крейсер, ни эсминец не играют боевой тревоги. Более того, я вижу, как улыбаются, глядя вверх, зенитчики «Молотова», радость и на лицах офицеров, стоящих на мостике. Бомбардировщики наши - «ДБ-3».
Это первый случай, когда большие самолеты, предназначенные вовсе для других целей, используются в качестве корабельного воздушного прикрытия. По правилам полагается, чтобы их самих в полетах сопровождали истребители. Но истребители, базирующиеся на кавказских аэродромах, не могут летать на такие расстояния. И вот их функции выполняют бомбардировщики.
«ДБ- 3» сопровождают нас в течение нескольких часов. За это время отряд преодолевает отрезок пути вдоль турецкого берега и выходит на прямой курс к Севастополю не с южной, как это делалось раньше, а с юго-западной, стороны. Это мы сделали, чтобы попытаться обмануть неприятеля. Теперь каждая миля приближает нас к наиболее опасному району, а гул авиационных моторов -родной, успокаивающий гул - стихает.
Правда, в интересах противовоздушной обороны мы имеем возможность пользоваться опытной радиолокационной [149] станцией «Редут-К», установленной на «Молотове» еще перед войной. Эта станция предназначена для обнаружения самолетов.