Радостные возвращаемся в базу. Ходовые испытания окончены.
Наступил Первомай 1941 года. Для нас это особенно торжественный день. Вместо заводского флага на кормовом флагштоке поднимаем бело-синий Военно-морской флаг. Крейсер «Червона Украина» вернулся в состав черноморской эскадры.
После праздников — учебные будни.
— Учтите, что план боевой подготовки для вас тот же, что и для других кораблей, — сказал мне командир бригады крейсеров капитан 1 ранга С. Г. Горшков. — А они уже плавают давно. Придется догонять.
Жестковатое требование. Но мы не зря учились во время ремонта. Да и люди на подъеме — начали плавать. Должны догнать.
На партийном собрании коммунисты решили провести по всем боевым частям беседы, разъяснить людям положение, выпустить стенную газету, написать лозунги. И вот один за другим побежали дни, заполненные занятиями, тренировками, учениями.
Поначалу проводилось особенно много учений, на которых проверялись действия моряков по различным тревогам. Практикуясь на «Красном Крыме», я убедился, как это важно для успешных плаваний. Вместе с тем артиллеристы готовились к стрельбам, минеры — к минным постановкам и торпедным атакам. Тренировки в базе перемежались с походными днями.
Уже в начале июня мы держали серьезный экзамен: выполняли артиллерийскую стрельбу главным калибром по морской цели. За нашими действиями наблюдали комбриг и специалисты штаба. Они дали кораблю высокую оценку и допустили его к флотскому учению.
На время флотского учения, начавшегося 14 июня, к нам опять пришел Александр Илларионович Зубков. «Красный Крым» в те дни в море выйти не мог, и его командиру поручили еще раз понаблюдать за моими действиями, поделиться опытом, а в нужных случаях и помочь. Ведь задачи на крейсер ложились довольно сложные.
Крейсер — корабль многоцелевого назначения. Большая скорость и маневренность сочетаются в нем с мощным огнем. Он не страшится штормов, может надолго покидать базу. Эти качества позволяют ему решать самые разнообразные боевые задачи.
Пятеро суток «Червона Украина» то вместе с эскадрой, то вдалеке от нее бороздила Черное море при ярком свете солнца и темными южными ночами. Грохотали залпы ее главного калибра, стреляли зенитные пушки.
Порядком уставшие, невыспавшиеся, 19 июня мы вернулись в Севастополь.
— Поздравляю, командир, — сказал мне на прощание Зубков. — Теперь вы вполне готовы к самостоятельным плаваниям.
Мины падают с кормы
Наступило 21 июня. Суббота. День большой приборки. По корабельным коридорам и палубам не пройти. Все моется, всюду наводятся чистота и блеск.
Вымыв крейсер, как говорится, от клотика до киля, краснофлотцы и старшины занялись своими делами. Работала корабельная баня. На бельевых леерах, протянутых над палубой, колыхались на легком ветерке выстиранные добела парусиновые рубахи и штаны.
В моей каюте собрались командиры боевых частей. Подсчитываем, сколько и каких запасов принял крейсер. За те два дня, которые прошли после учения, у борта корабля побывали баржи с топливом, водой, боеприпасами, продовольствием. Мы пополнили все запасы, порядком израсходованные в учебных боях, и были готовы к новым походам.
Таков уж флотский порядок: вернулся из плавания — приготовься снова выйти в море. Только тогда можешь думать об отдыхе. И не было ничего удивительного в том, что этот порядок строго выдерживался. Но кое-что в те дни все-таки было не совсем обычным. Уж очень быстро удовлетворялись все наши заявки на пополнение запасов. И не только наши. От одного корабля баржи спешили к другому. А раньше, бывало, ждешь их, ждешь… Не помнилось также, чтобы когда-нибудь по окончании столь больших учений оставалась оперативная готовность номер два. А такая готовность, безусловно повышенная по сравнению с повседневной, была объявлена всему флоту.
Сейчас, желая показать свою прозорливость, можно было бы говорить, что в те дни чувствовал себя тревожно, ждал чего-то серьезного. Но, признаться, никакой особой тревоги не испытывал.
О войне, конечно, думалось. К нам в Севастополь приезжали лекторы из Москвы. Один из них недвусмысленно дал понять, что нельзя полностью верить в договор о ненападении, заключенный с гитлеровской Германией. Мы знали, что должны повышать бдительность и держать порох сухим.
Все это так. Однако я погрешил бы против истины, если бы сказал, что в субботу 21 июня видел приближение непосредственной опасности. Человек, видно, уж так устроен: готовится к чему-то, знает о его неизбежности, но не хочет до конца верить, успокаивает себя мыслью: «Не сегодня, не завтра». И пришлось потом лишь пожалеть, что многие тогда успокаивали себя подобным образом.