Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.
— Я полагала, мы обсудим… — заартачилась Летиция.
— Я провожу вас до дороги, — поспешно вызвалась маманя, выволакивая товарок из-за стола.
— Гита! — резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.
— Да, Эсме?
— Ты потом вернешься.
— Да, Эсме.
И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.
Походку Летиции маманя определяла для себя как «решительную». Неверно было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов, ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и… и окажешься нос к носу с ведьмой, которую только что поскреб.
— Несимпатичная особа, — проворковала Летиция. Но это было воркование крупной хищной птицы.
— Вот тут вы попали в точку, — согласилась маманя, — только…
— Пора щелкнуть ее по носу!
— Ну-у…
— Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С замужней женщиной таких зрелых лет! На мгновение зрачки мамани сузились.
— Такой уж у нее характер, — сказала она.
— На мой взгляд, мелочный и гадкий!
— Ну да, — просто откликнулась маманя. — Так часто бывает. Но послушайте, вы…
— Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? — быстро вмешалась кума Бивис.
— Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, — ответила маманя, теряя запал.
— О, домашнее вино? — оживилась Летиция. — Славненько!
— Ну да, вроде того. Ну, вот уже и дорога, — спохватилась маманя. — Я только… я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи…
— Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, — поджала губы Летиция.
— Да. Что поделаешь… Такая уж я привязчивая. Доброй ночи.
Когда маманя вернулась в избушку, бабаня Громс-Хмурри стояла посреди кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель. Одна нога выстукивала дробь.
— А сама выскочила за колдуна, — фыркнула бабаня, едва ее подруга переступила порог. — И не говори мне, что ничего такого в этом нет.
— Но ты же знаешь, колдунам можно жениться. Сдай посох и шляпу — и женись на здоровье. Нет такого закона, чтоб колдуну жить холостяком, если он бросил колдовство. А иначе считается, что они женаты на своем ремесле.
— Да уж, быть ее мужем — работенка не из легких. — Бабаня скривила губы в кислой усмешке.
— Много нынче намариновала? — спросила маманя, по ассоциации со словом «уксус», только что пришедшим ей в голову.
— Весь лук мушка попортила.
— Жалко. Ты любишь лук.
— Даже мушкам нужно есть, — философски заметила бабаня. Она бросила сердитый взгляд на дверь. — «Славненько»!
— У нее в нужнике на крышке вязаный чехол, — сообщила маманя.
— Розовый?
— Да.
— Славненько.
— Она вообще ничего себе, — откликнулась маманя. — Вон в «Локте скрипача» трудится как пчелка. О ней хорошо говорят.
Бабаня фыркнула.
— А обо мне тоже хорошо говорят?
— Нет, Эсме, о тебе говорят тихо-тихо.
— И отлично. Видела ее шляпные булавки?
— Честно сказать, мне они кажутся… славненькими.
— Вот до чего докатились ведьмы. Сплошные побрякушки и никаких панталон.
Маманя, которая считала, что и то, и другое — дело вкуса, попробовала воздвигнуть на пути поднимающейся волны гнева гранитную стену.
— А ты бы гордилась тем, что они нипочем не хотят допускать тебя до Испытаний!
— Очень мило. Маманя вздохнула.
— Иногда и «милое» кое-чего стоит, Эсме.
— Может, я не всегда могу помочь, Гита, но я и вредить не стану. Мне незачем казаться лучше, чем я есть.
Маманя вздохнула. Истинная правда, бабаня была ведьмой старого закала. Она не делала людям добра, она поступала по справедливости. Но маманя знала, что людям не всегда по душе справедливость. Вот, например, давеча старый Поллитт свалился с лошади. Ему хотелось болеутоляющего, а нужны были несколько мгновений мучительной боли, пока бабаня вправляла вывих. Беда в том, что в памяти остается боль.
Она склонила голову набок. Бабаня по-прежнему притоптывала ногой.
— Ты никак что-то задумала, Эсме? Меня не проведешь. У тебя вид такой.
— Это какой же, будь любезна объяснить?
— Ты так смотрела, когда того душегуба нашли на дереве в чем мать родила — он еще ревмя ревел и все твердил про чудище, которое за ним гналось. Странно, что следов лап мы так и не нашли. Вот.
— За его подвиги с ним и похлеще стоило обойтись.
— Да… а потом ты так глядела перед тем, как старого Свинли нашли в его же сарае — на нем живого места не было, и он нипочем не желал рассказывать, что стряслось.
— Ты про старого Свинли, который колотит жену? Или про старого Свинли, который теперь по гроб жизни не подымет руку на женщину? — полюбопытствовала бабаня, и ее губы сложились в некое подобие улыбки.