Несколько ребят неуверенно подняли руки. А я уже догадывался, что они ответят и что скажет учитель. Я действительно отнес Кимура коллекцию бабочек. Но вовсе не из сочувствия. Правдой было и то, что я шел по огороду, где трещали цикады. Но мне совершенно не жаль было коллекции. Отец мне купил целых три, их все равно некуда было ставить. Нечего и говорить, Кимура, конечно, обрадовался. Но это отнюдь не умилило меня. Я только подумал, как бедно живет Кимура, и мысленно сравнил его жалкую лачугу с нашим благоустроенным домом.
- Акира, попробуй ты ответить.
- Хорошо, что Тода-кун подарил коллекцию... дорогую для него коллекцию, подарил Кимура. Это хороший поступок.
-■ Это, конечно, похвально. Но главное здесь - другое, - сказал учитель и, повернувшись к доске, крупно написал мелом: «ЧИСТОСЕРДЕЧИЕ». - Помните, ребята, Тода-кун честно пишет о том, что ему стало жалко отдавать коллекцию. Обычно вы кри-
* Судзуки Миэкити (1578-1655) - автор буддийских нравоучительных повестей и рассказов.
вите душой в сочинениях. А вот Тода-кун чистосердечно описывает свои чувства. Это очень приятно.
Я смотрел на крупно начертанные на доске иероглифы «ЧИСТОСЕРДЕЧИЕ». Из соседнего класса доносились сиплые звуки фисгармонии. Девочки пели хором что-то заунывное. Я не чувствовал, что обманул и ребят и учителя. Ведь я привык к этому, так было всегда и в семье и в школе, недаром я считался первым учеником и пай-мальчиком.
Я украдкой взглянул на новичка. Он напряженно смотрел на доску, но, почувствовав мой взгляд, повернулся и тоже уставился на меня. - Несколько секунд мы пытливо разглядывали друг друга. Вдруг его лицо порозовело, а по губам пробежала тонкая усмешка. «Всех ты провел, но я-то не дурак, - говорила эта усмешка. - И коллекция твоя и все твои нюни гроша ломаного не стоят. Вранье все это. Взрослых ты еще -можешь одурачить, но я-то из токийских ребят, меня не проведешь».
Я отвел глаза и почувствовал, как у меня краснеют уши. Сиплые звуки фисгармонии смолкли, и голоса девочек стихли. Мне показалось, что иероглифы на доске дрожат и прыгают.
С этого дня бастион моей самоуверенности начал понемногу рушиться. И в классе и на школьном дворе, если только Минору был поблизости, я чувствовал себя стесненно, словно он знал обо мне что-то нехорошее, постыдное. Я не стал учиться хуже, но теперь, когда учитель хвалил меня при всем классе, когда мои рисунки вывешивали на стену или когда ребята выбирали меня старостой, я невольно украдкой поглядывал на Минору.
Я боялся его проницательных глаз, но сейчас, оценивая все издалека, должен признать, что они ни в коем случае не были осуждающими глазами или глазами совести. Просто мы были молчаливыми сообщниками, знающими одну и ту же тайну и видящими друг друга насквозь. И я чувствовал не укоры совести, а стыд, что меня разбблачили.
Этот мальчик ни с кем не играл. На переменах, когда ребята носились по двору, он, прислонившись
к качелям, молча наблюдал за происходящим. На уроках гимнастики он тоже стоял в сторонке, так как получил освобождение от занятий. И даже когда ребята заговаривали с ним, он отвечал односложно: «Нет, не хочу», или: «Угу». Когда же все убедились, что этот бледнолицый, похожий на девчонку мальчик в городском костюме', с длинными, как у меня, волосами в общем-то тюфяк', да и учится не ахти как, начали открыто помыкать им. И я перестал его бояться и робеть перед ним.
Мои одноклассники - сыновья крестьян - начали потешаться над Минору. Однажды, убрав класс после уроков, я вышел во двор, собираясь идти домой, как вдруг увидел, что на спортивной площадке Масару и Сусуму тащат Вакабаяси по Песку за волосы. Сначала он пытался сопротивляться, на минуту даже поднялся, но очень быстро отказался от борьбы, и его тут же опять повалили. Я с удовольствием наблюдал за этой сценой. Мне и в голову не пришло заступиться за Вакабаяси. Напротив, я со злорадством думал: «Ну и поделом! Тебя еще не так стоит проучить».
Так бы, наверно, я и стоял, посмеиваясь, если бы не заметил в окно учителя, шедшего по коридору. Мгновенно сообразив, что он направляется на спортплощадку, я опрометью бросился разнимать дерущихся.
- А ну, прекратите это безобразие! - во весь голос крикнул я, отлично сознавая, что учитель видит эту сцену. - Масару, не обижай новичка! Смотри, нарвешься на учителя!
Мальчишки обернулись и, увидев учителя, смущенно покраснели, но их жертва продолжала лежать на песке.
- Вакабаяси-кун, что с тобой? - спросил я, подойдя к нему.
Мальчик поднял глаза, в лучах заходящего солнца на лице его засверкали песчинки. Поодаль валялись очки с погнувшейся оправой. Когда я хотел стереть с его лица песок, Вакабаяси резко отстранил мою руку и брезгливо поморщился.