– Потому что ты была мне обещана, – прохладным тоном ответил Джеррит, зажигая сигарету и глубоко затягиваясь. Он погасил спичку и, выпустив облако дыма, бросил ее в камин. – А теперь давай прекратим эту игру в вопросы и ответы, моя дорогая. Она начинает мне надоедать. – Я приехал не только для того, чтобы преподнести тебе свадебный подарок, – продолжил Джеррит, спокойно переменив тему, – но и сообщить приятную новость. Кажется, в воздухе запахло любовью, потому что близнецы тоже женятся, – Алекс на Леди Ванессе Дюбрэ, а Анжел выходит замуж за лорда Грейстоуна. Они хотят устроить бракосочетание в один день следующим летом. О помолвке будет объявлено через две недели. Я заеду за тобой в 7 часов вечера, если тебе удобно в это время, – как бы продолжая свою мысль, добавил он, ухмыльнувшись, увидев мое раздражение.
– Очень хорошо, – резко ответила я, бросив на Джеррита сердитый взгляд. А потом, радуясь, что хоть близнецы нашли себе пару по душе, уже более сердечно добавила:
– Я буду счастлива поздравить их.
– В этом я не сомневаюсь, потому что ты всегда нравилась Анжел и она с нетерпением ждет, когда мы поженимся и вы станете сестрами. Мне кажется, она думает, что ты станешь ей верным сообщником в ее сумасбродных проектах. Я думаю, что Анжелика даже и не понимает, что лорд Грейстоун будет хозяином в своем собственном доме, как и я в своем.
Его голос затих, в то время как глаза дерзко и многозначительно посмотрели на меня. Я покраснела и уставилась на подол своего платья. На губах Джеррита появилась довольная ухмылка.
– Возможно, как дополнение, тебе интересно будет узнать, что наш драгоценный кузен Торн, тоже решил жениться, – добавил он. – Искренне говоря, по многим причинам – ни одну из которых я не могу назвать. Они не для твоих девичьих ушей. – Я не думаю, что Торн подходит для такой жизни. Но, тем не менее, это так, и эта ирландская ведьма леди Снобхан О'Холлоран приняла его предложение, несмотря на то, что ей брак не принесет ничего. Я буду очень удивлен, если кошелек дядюшки Эсмонда содержит хоть на пару пенсов больше, чем кошелек ее отца, герцога. Но, возможно, у нее есть другие причины снизойти до простой баронессы. Позволю себе заметить, аппетиты у нее очень даже не умеренные, а может, я несправедлив к дяде Эсмонду. В конце концов, он владеет Гранджем, хотя дядюшка Уэллс хорошо смотрит за ним.
– Не знаю, – честно призналась я. – Известно лишь то, что папа платит ему только номинальную арендную плату.
– Лаура… Лаура, – Джеррит покачал головой и усмехнулся. – Какая же ты счастливая, что выходишь за меня замуж. Ведь совершенно очевидно, что в бизнесе ты мало что понимаешь, а в людях разбираешься еще меньше. Если наши дорогие бабушки Прескотт Чендлер и тетушка Джулиана не вымогали у дяди Уэллса, а может и у моего отца тоже, последние шиллинги, я готов отдать свой лучший костюм бродяге!
– Да, возможно ты и прав, – хихикнув, согласилась я, представив себе то, что так искусно обрисовал Джеррит.
Ни бабушку Прескотт Чендлер, ни тетушку Джулиану нельзя было обвинить в экономности. Хотя Холл постепенно приходил в упадок и обе женщины постоянно жаловались на отсутствие денег, они всегда были элегантно причесаны и экстравагантно одеты. Впервые я была удивлена, увидев, сколь много счетов в ящике стола папы было от его матери и сестры. Наверное, поэтому у него всегда был такой кислый вид, когда они приходили.
От мысли, что даже его, внушающий всем ужас, отец, не избежал участи быть ощипанным нашими грозной бабушкой и обидчивой тетушкой, Джеррит тоже рассмеялся. Вскоре мы устроили такой шум своим смехом, что наш старый, строгий лакей Сайкс посчитал необходимым вмешаться и заметить «молодому мистеру Джерриту», как он его называл, не забывать, что мы еще не женаты.
На его лице было такое осуждение, что после того как он, убедившись, что со мной все в порядке, закрыл за собой дверь, мы с Джерритом снова не удержались от смеха. Когда кузен, наконец, уехал, я почувствовала себя гораздо лучше, чем за все последнее время.
ГЛАВА 7
РАКУШКИ НА ПЕСКЕ
Она познала предательство,
грабеж, обман, страсть, боль —
достаточно, чтобы стать женщиной.
Мне никогда не забыть вечеринку в честь помолвки близнецов. В эту ночь я лишилась невинности, хотя моей юности предстояло вынести перед этим последний, ужасный удар, который остался в памяти, как горьковато-сладкие воспоминания.
Но я опять забегаю вперед. Все это случится на два месяца позже, слишком быстро и неожиданно, и только по моей вине. Возможно, как только вы узнаете обо всем, то скажете, что я просто смалодушничала. Но если бы у меня не отняли невинность таким образом, думается, мне никогда бы не совершить тот отчаянный шаг, вместе с которым закончилась беззаботная пора юности. Во всяком случае, эти мысли успокаивали, и я казалась себе не такой уж и бессовестной, как могут подумать некоторые. Они ведь ничего не знали. Я не могла им рассказать, что побудило меня совершить жестокое, бессердечное преступление, которое чуть не разрушило другую жизнь и не разбило сердце матери.
Это был ужасный поступок. За него я ненавижу себя больше всего. Мне нет прощения. Я даже не пыталась найти его. Но меня простили. Бог помог мне, и она полюбила меня, хотя я доставила ей большую боль. Это явилось труднейшим испытанием для всех.
Лучше бы я, а не эта женщина, сотню раз пережила все то, что выпало на ее долю. Старше и умнее меня, она всегда была моим спасением. И как можно отплатить ей за всю доброту? Она была намного лучше и заслуживала большего, хотя никогда об этом не думала, а воспринимала жизнь такой, какой та была.
Но сейчас я не собираюсь говорить о том, какую боль причинила ей – той, которая умерла и покоится сейчас в этих безлюдных, овеваемых ветрами торфяниках. В моем сердце она будет жить вечно. Возможно, рассказывая о своих грехах, я, наконец, смогу простить себя, как много лет назад сделала эта женщина.
А теперь, слушайте. Вы услышите то, что я никогда не рассказывала ни единой душе.
Все еще стояла осень, прохладная и унылая, обычная осень в северном Корнуолле. На небе тускло сияла полная луна, далекие звезды были подернуты туманом с моря. Волны обрушивались на черные камни побережья, прибой эхом отдавался в торфяниках. Во дворе Хайтса росли две старые корнуоллские елки, возвышающиеся, как башни над старым домом. Их разветвленные вершины с жутким звуком скреблись о крутую, покрытую шифером крышу. Это заглушалось смехом, доносившимся из огромного зала.
Ночь была не подходящей для прогулок. Но я все-таки решила выйти на свежий воздух. На мне была темно-зеленая бархатная накидка и тонкие сафьяновые туфельки. Спотыкаясь, я прошла по покрытой росой траве вокруг дома и попала на узкую тропинку, ведущую к морю.
Мне с трудом удавалось контролировать себя. Мной руководил только инстинкт, управляемый каким-то бешеным чувством. Я бежала все быстрее и быстрее, как будто хотела ускользнуть от самой себя. Но эти зловредные чувства слишком крепко вцепились в меня… Ничего нельзя было поделать. Я брела, пошатываясь, ослепленная слезами, задыхающаяся, чувствуя неослабевающую боль в боку и сердце. Они смеялись надо мной.
Я могла вынести все, но только не это. Их глаза светились от ненависти, когда они обменивались злобными взглядами, увидев меня, спускающуюся по лестнице из главного зала. Они притворились, что очень удивлены и изобразили из себя виноватых, когда я пылающая от гнева, вышла вперед и оказалась нос к носу с ними.
Их смех был невыносим… Я никогда не забуду голоса этих людей, когда они смеялись: низкий бас Ники и дрожащее, похотливое хихиканье Элизабет. До сих пор их смех звучит у меня в ушах…
Непонятно, почему этот смех так подействовал мне на нервы. Я ненавидела их обоих. Ненависть усилилась после того, как они столь жестоко, по-детски, отнеслись ко мне. Для меня оказалось ударом видеть руку Ники на локте Лиззи. Их головы были близки, в глазах светились одни и те же мысли. Они испытывали одинаковое удовольствие, насмехаясь над бедной обманутой девушкой.