- Идем, - сказал я, хотя уходить не хотелось, хотелось всё это включить и попробовать.
- А вот вы сделали убежище на случай ядерной войны, - рассуждал я, имея в виду его и жену, - но совсем не слушаете радио и не смотрите телевизор, как же вы узнаете, что началась война?
- Как-нибудь узнаем. Она же может и совсем не начаться. А смотреть всю жизнь телевизор и слушать радио - хуже не придумаешь.
Мы вернулись в первую комнату и стали подниматься по крутой лестнице. Владимир закрыл нижнюю железную герметичную дверь, потом метром выше над ней простую деревянную - обычную дверь для погреба, массивную, со скрипучим кольцом-ручкой. Воткнул в петлю специальную квадратную втулку, которая не дает ей поворачиваться, а двери открываться, застелил поверх ковер - и вот обычный непримечательный пол. Теперь мы находились в подвальном спортзале, четыре стены которого являли четыре времени года, уставшие тренажеры дремали, свесив свои железные плечи. В углу лежали миска и игрушечная кость, с которыми любят играть щенки.
- А это для кого? - спросил я осторожно, снова ощутив внутри тревожное чувство, успевшее стать для меня таким же неотступным спутником загадочного соседа, как тень или загадочность.
- В прошлом году мы завели щенка, вот, буквально через пару дней он заболел, повезли к ветеринару, он сделал уколы - витамины, антибиотики, но ничего не помогло, и щенок умер. Тогда мы купили еще одного, совсем маленького, но уже со всеми прививками, с этим все было нормально, прожил у нас две недели, мы сделали ему будку. Однажды он стащил мою майку и стал играть с ней, отнес ее в будку... ну отнес и отнес, мы не придали значения, а ночью он в ней запутался и задушился. А игрушки остались, - Владимир замолчал, что-то думая или припоминая. - Заводить третьего щенка мы как-то пока не решаемся, - сказал он.
Из подвала в столовую на первом этаже вела лестница, мы поднимались медленно и грустно, в столовой, она же кухня, было сумрачно - солнце лишь выглядывало из-за томных вековых елей, как будто смотрело сквозь ресницы. Дверь напротив, с галактическим календарем, таила за собой кабинет, на белом столе на белой тарелке лежала изумрудно-красная половина огромного арбуза, с улицы, через дверь с заделанным ходом для собаки, доносились голоса, тихая музыка, смех, смерть. Это Иван Макарыч голосил. Мы с Федором вышли на задний двор, посреди которого за большим столом сидели все: Петр Данилыч - загорелый и похудевший, Иван Макарыч - в своем стиле, его жена, которая в честь воскрешения мужа все-таки вышла из дома, ведомая под руки сразу двумя мужчинами, почти как в молодости, замечательная Зоя с хорошим мужем, утонченная жена Владимира с ребенком, Мишка с телефоном, в котором Маша, его мама, мои мама и папа, дедушка, бабушка, - все-все, не хватало только Икера, но он обещал приехать на новый год: посмотреть морозы и помочь со снеговиком выше дома (и не обманул). Петр Данилыч вздыхал, что у него закончились старость и деньги, и теперь он совсем молодой, как сорок лет назад, а Иван Макарыч так и вообще был новорожденный.
Хотите узнать, как воскрес Иван Макарыч? История эта в полной мере может считаться загадочной и невероятной. Примерно так же, как в путешествие собирался я, взяв с собой нож, компас, бинокль, зеркало и всякое подобное, в путешествие собирался и загадочный сосед. В его сумке помимо всего прочего оказалось и средство от анафилактического шока - иньектор с адреналином. Он всегда берет с собой в дорогу такой набор «на всякий случай». Он, может быть, никогда и не понадобится - а может однажды спасти жизнь. Одним словом, мы с ним быстро нашли общий язык.
Ах, да. Вас наверное еще интересует, почему в окровавленных руках Владимира оказался окровавленный нож. Всё потому, что услышав истошный крик Икера, он пробирался к нам через те самые заросли диких помидоров напролом, пока не обнаружил, что это забор и в нем есть калитка. А когда Икер бежал наверх по тропинке и вдруг увидел перед собой Федора - с большим окровавленным ножом, то даже упал, сраженный мимолетным нервным обмороком.
Пожалуй, мне стоит прекратить мою глупую игру Владимир-Федор и назвать настоящее имя загадочного соседа. Впрочем, нужно ли? Разве не должны в хорошей книге остаться неразгаданные тайны?
А ехал он за нами действительно из-за рисунков, вернее, из-за оборотной их стороны, закорючки на которой оказались стенограммой задуманного им романа, правильнее сказать, фабулы. Отсюда проистекает и вся загадочность загадочного соседа - он пишет книжки. Рисунки, сняв себе копию, он подарил мне. Они и сейчас со мной, когда я пишу всё это. Иногда я достаю их и смотрю, до сих пор они производят на меня странное, чарующее впечатление. Читать стенографию я еще только учусь, так что не могу привести в деталях, что же написано на оборотной их стороне. И я же вам говорил, что не мог не взять их! Все-таки зашифровано что-то в движении Вселенной, в ее законах, есть в них и своя красота, и своя необходимость.