- Под столом, - сказал я.
- Опять ты в этих штанах, - сказал Иван Макарыч, глядя на синие штаны Петра Данилыча. - Из чего они сделаны, из нанотрубок? Он их носит еще со времен нашей первой встречи в тысяча девятьсот четырнадцатом году, - он обращался уже ко мне, - и им совершенно ничего не делается, они даже не выцветают, по-моему.
- Выцветают, выцветают, ты просто не замечаешь. А вообще, как сказал один, не такой уж, по-моему, древний мудрец: «Постоянство в одежде - признак аккуратности в еде», - Петр Данилыч сел напротив нас, и я отдал ему коробку, в которую уже собрал все спички.
- Да ты, бедняжка, похоже, и маковой росинки во рту не держал, с тех пор как влез в эти штаны, - сказал Иван Макарыч, подумав и чуть погодя, в первый момент, как это почти всегда бывало, на лице его не отразилось ни одной эмоции, и только когда Петр Данилыч ответил ему, он улыбнулся своей притягательной улыбкой.
- Да, я слежу за фигурой, - сказал Петр Данилыч, усмехаясь.
Потом по бетонной дорожке он прошел между яблонь в сарай, вынес оттуда маленький стеклорез, линейку и гладкую широкую доску. Положив доску на траву, он прочертил на ней по линейке линию фломастером, после чего они с Иван Макарычем положили кусок стекла на доску, несколько минут что-то бормотали и мерили линейкой, и наконец Петр Данилыч со скрипом провел стеклорезом по стеклу, стараясь чтобы линия отреза совпала с черной линией на доске под стеклом, мы с Иван Макарычем, стоя на коленях, придерживали. Дойдя до конца и соскочив с края, Петр Данилыч поднял стекло и стал постукивать рукояткой стеклореза по стеклу с обратной стороны. Линия отреза становилась глубже, потрескивала, и наконец отрезанный кусок, отломившись, оказался в руках Ивана Макарыча.
- Вот, - сказал он. - А где мой стеклорез - не знаю. Лежит где-нибудь, посмеивается.
- А где же нам найти перекладину? - сказал Петр Данилыч.
- Какую перекладину? - спросил я.
- На которой подтягиваются - турник.
- А зачем тебе? - спросил Иван Макарыч.
- Забыл? Первое дело - подтянуться пять раз на турнике без помощи, - сказал Петр Данилыч с некоторым неудовольствием, оттого что приходится повторят, похоже, он немного стеснялся.
- У Мишки во дворе есть, - сказал я.
- Ну что, пойдем попробуем. Подтянусь я или нет, а, Иван Макарыч?
- Ну я в тебя верю, конечно, - сказал Иван Макарыч, улыбаясь, - но денег не поставлю.
Мы прошли через палисадник и направились по улице наискосок в дом тети Тони, турник был виден уже отсюда, поднимаясь над забором примерно на метр. Мишка, сделавший этот турник года четыре назад, приходился тете Тони сыном, ему было восемнадцать лет, и он уже год учился заочно в каком-то институте на какого-то инженера.
- Брился с утра сегодня, зеркало разбил, - сказал Петр Данилыч.
- Семь лет несчастья, - сказал я.
- Да-а... - сказал Петр Данилыч. - Ну хоть не скучно жить будет.
- Разбил так штук двадцать и успокоился, - жизнеутверждающим тоном сказал Иван Макарыч. - Знаешь уже наверняка, что в жизни ничего хорошего не будет и живи себе спокойно, радуйся жизни. А то люди ищут чего-то всё получше, побогаче, трепыхаются, переживают, стрессы у них, нервные болезни... а тут знаешь себе, что бесполезно все - нет у тебя шанса, ну просто ни единого - и никаких тебе волнений, стрессов. Улыбаешься, радуешься каждому дню!
Пока Иван Макарыч, разбивший, судя по всему, за свою жизнь немало зеркал, декламировал монолог, мы прошли через палисадник и я отворил серую от времени деревянную дверь в заборе. Когда мы вошли, Мишка стоял около погреба с банкой варенья и, по всему видно, собирался ее опустить. Двор был небольшой, справа на двухметровой и утоптанной площадке стоял турник, дальше в глубине двора располагались погреб, обвитый виноградом, и небольшой сарайчик со сложенными около него кирпичами, а слева была веранда и вход в дом.
- Можно мы твоим снарядом воспользуемся, - спросил Петр Данилыч, указывая на турник.
- Пожалуйста, - сказал Мишка и застыл в некоторой растерянности, глядя, как Петр Данилыч подходит и, задрав голову, мысленно примеряется к перекладине, расположенной высоко над ним. Лица Ивана Макарыча не покидала едва заметная, словно пульсирующая в нем ухмылка.
Петр Данилыч чинно помахал руками, покрутил плечами, похлопал в ладоши, одним словом, размялся по науке, встал под турником и подпрыгнул. Достав до перекладины только кончиком среднего пальца правой руки, он в ту же секунду приземлился обратно. Хмыкнув и покачав головой, он собрался, весь как-то поджался, как кошка перед прыжком, и прыгнул еще раз. В этот раз он достал до середины металлического стержня уже целой фалангой среднего пальца, но все равно не ухватился. Так повторилось раз пять, пока Мишка не показался из погреба уже без банки, и Иван Макарыч не попросил у него табурет.