— Сегодня мы неплохо подзаработали, несмотря на печальную потребность заменить нескольких ваших собратьев. — Пряжки капитанских сапог зазвенели, когда та вразвалку прошлась меж скамей. — Вечером каждый наестся хлеба и выпьет вина. — В честь такого впечатляющего проявления щедрости разнеслось ликование. — Так что, хоть всеми вами владею я…
Тригг шумно прокашлялся.
— …и другие пайщики нашего отважного судна…
Тригг с опаской кивнул.
— …мне по нраву считать нас одною семьей! — Капитан распростерла руки, принимая в объятия весь корабль. Ее непомерные рукава поплыли по ветру — будто пыталась взлететь гигантская птица. — Я для вас — терпеливая бабушка, Тригг и его охрана — добрые дядюшки, вы — шалуны-недоростки. Мы вместе сплотились против беспощадной Матери Моря, извечного, заклятого врага мореходов! Вам, детишкам, везет, поскольку я всегда страдала от переизбытка милосердия, жалости и доброты.
В ответ на это Ральф с омерзением харкнул.
— Большинство из вас уразумеет вести себя, как подобает благопристойным отпрыскам, но… вдруг… — и улыбка Шадикширрам увяла, уступив место деланой гримасе боли, — среди вас найдутся смутьяны, которые решат, что им со мной не по пути?
Тригг досадливо зарычал.
— Которые вздумают повернуться спиной к любящему семейству. Покинуть на произвол судьбы своих сестер и братьев. Бросить своих верных товарищей в какой-нибудь гавани. — Капитан провела кончиком пальца по тонкому шраму на щеке и оскалилась. — Или даже поднять подлую руку на тех, кто так заботливо за ними ухаживает.
Тригг с ужасом втянул воздух.
— Если вдруг некий дьявол подкинет вам подобные мысли… — Капитан наклонилась над палубой. — Подумайте о том, кто последним пытался так поступить.
Она выпрямилась, поднимая напоказ тяжелую цепь. А потом резко ее рванула и опрокинула вверх тормашками грязного оттиральщика палубы. Тот только взвизгнул — спутанный ком рук, ног, волос и лохмотьев.
— Не подпускайте это существо к острому железу и близко! — Она наступила на его ничком лежащее тело. — Ни к кухонному ножу, ни к ножницам, ни к крючку на удочке! — Она прошлась по нему, вминая в спину высокие каблуки — и, несмотря на неровность поверхности, ни на миг не потеряла осанку. — Он — никто и ничто! Все меня слышали?
— Сволочная стерва, — опять зашептал Ральф, когда та грациозно спрыгнула с головы оборванца.
Ярви смотрел, как несчастный скребун перекатывается на четвереньки, утирает кровь со рта, тянется к своему бруску и без единого звука отползает работать дальше. Лишь на мгновение он посмотрел капитану в спину: из-под всклокоченных волос выглянули его глаза — яркие, как звезды.
— По местам! — заорала Шадикширрам. Она одним махом взлетела по трапу на шканцы и приостановилась, теребя украшения на пальцах. — Правь на юг! В Торлбю, мои несмышленыши! Нажива ждет! И, Анкран?
— Да, капитан, — ответил Анкран в таком низком поклоне, что едва не подмел палубу.
— Притащи вина, от болтовни у меня разыгралась жажда.
— Все слыхали бабулю?! — проревел Тригг, разматывая кнут.
Загремел топот и раздались голоса, свист канатов и скрип снастей — вольные моряки бросились отдавать швартовы и готовить «Южный Ветер» к выходу из гавани Вульсгарда.
— Что же дальше? — шепнул Ярви.
Ральф лишь озлобленно фыркнул в ответ на такую наивность.
— Дальше? — Джойд поплевал на могучие ладони и примерился к отшлифованным рукоятям весла. — Гребем.
Взяли
Довольно скоро Ярви пожалел, что не остался в подвале работорговца.
— Взяли.
Башмаки Тригга отбивали неумолимый ритм. Старший надсмотрщик вышагивал по мостку со свернутым кнутом в мясистых руках и прочесывал глазами скамьи — кого им надобно воодушевить. Грубый голос грохотал размеренно и безжалостно:
— Взяли.
Не стало сюрпризом, что иссохшая рука Ярви справлялась с рукоятью огромного весла еще хуже, чем со щитом. Увы, мастер Хуннан теперь вспоминался заботливой нянькой по сравнению с Триггом. У этого бич служил первым средством при любых затруднениях, а когда после побоев у Ярви так и не выросли новые пальцы, его левое запястье приторочили к веслу трущими кожу лямками.
— Взяли.
Руки Ярви, его плечи и спину ломило все больней и больней с каждым непосильным рывком. Хоть шкуры, постеленные на банках, износились до мягкости шелка, а рукояти нагладко отшлифовали его предшественники, с каждым ударом весла зад драло все сильнее, а ладони словно свежевали заживо. Рассечения от кнута, синяки от пинков и нехотя заживавшие под грубым железом ошейника ожоги с каждым новым взмахом все злее разъедало морской водой и соленым ветром.