Агнеш Чаплар уже не довелось лично знать Ремера, Хофхаузера, Дюси Вайса. Когда в тысяча девятьсот сорок втором году она попала на предприятие, из прежних людей там осталась только госпожа Геренчер. Геза Ремер и Андриш Хофхаузер еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году вместе с семьями эмигрировали в Лондон «на то короткое время, пока англичане разделаются с Гитлером». В кабинете директора Гезы Ремера трудился его превосходительство Арманд Карлсдорфер, невероятно высокий, седовласый инженер. В прошлом высший чиновник, по профессии железнодорожный инженер, он числился на пенсии. В молодости ему пришлось объездить всю империю[5] — он строил виадуки в Карстах, двадцать лет жил в Фиуме, но и по-хорватски, и по-немецки, и по-итальянски знал лишь столько, сколько необходимо было, чтобы заказать в ресторане кружку пива или порцию фаршированной рыбы.
Некогда Карлсдорфер вместе с Хофхаузером старшим служил в армии. Переехав в Будапешт, он зачастил к бывшему товарищу по военной службе. Карлсдорфер оказывал кое-какие услуги Заводу сельскохозяйственных машин, обеспечивая для него государственные заказы. Правда, за это он получал некоторую мзду, но что поделаешь, ведь у Карлсдорфера была дочь на выданье, да к тому же гроб Иисуса Христа — и тот не стерегли даром. Когда же старик ушел на пенсию, он охотно ухватился за предложение молодого Ремера, который пригласил его в члены дирекции предприятия, где якобы необходимы его знания и опыт.
Его превосходительство приходил в контору всегда в половине десятого утра. Он отпирал средний ящик письменного стола и извлекал оттуда толстую книгу, обернутую в вощеную бумагу. На книге красивым каллиграфическим почерком было написано: «Список должников по текущим счетам». Затем из правого ящика он доставал бутылку лиловых чернил для авторучек «Паркер», наполнял свой огромный «Монблан» и приступал к работе, то есть на следующем чистом листе книги «должников по текущим счетам» записывал очередной анекдот о Гитлере, Семнадцатого марта сорок четвертого года он заносил в книгу двести четвертый анекдот. «Умирает нацистский министр пропаганды Геббельс и попадает в рай. Расхаживает там взад-вперед по барашковым облакам и неимоверно скучает. Добрался он до одной звезды. Глянул вниз. И что же он видит, прости господи? Ярко освещенный, роскошный зал, накрытые столы, на столах самые дорогие блюда и вина. Вокруг прелестные обнаженные женщины, играет музыка… Ух, черт возьми, как же туда попасть? Подзывает он к себе архангела и спрашивает: что, мол, это такое? «Ваше высокопревосходительство, это ад», — отвечает архангел. «Как туда попасть?» «Очень просто», — говорит архангел, и как пнет Геббельса ногой в мягкое место, тот и полетел кувырком вниз. Летит он, летит, вдруг — шлеп в котел, полный смолы! Вокруг пляшут семьсот семьдесят семь чертей, переворачивают его железными вилами и раздувают огонь. «Эй, черти! — кричит Геббельс. — Что же это такое, где я?» «А там, где тебе и положено быть, в аду», — отвечает ему самый главный, Вельзевул. «Свинство! Ведь когда я сверху глядел в ад, он был прекрасен — дорогие блюда, красивые женщины, я в тот ад хочу!» В ответ черти захохотали: «То был не ад, а отдел нашей пропаганды…»
Карлсдорфер, тщательно промокнув лист, где только что записал анекдот, прячет книгу в средний ящик стола, ставит чернила на полку справа рядом с двадцатью другими пузырьками паркеровских чернил. Ему удалось приобрести такую коллекцию американских чернил, что при любых условиях хватит до конца войны, пусть даже вторая мировая война протянется дольше, чем тридцатилетняя религиозная война некогда примирившихся в Вестфалии противников. Заперев правый ящик, старик выдвигает левый. Вынув оттуда аккуратно свернутую в трубку бумагу, осторожно разворачивает ее на столе и разглаживает ладонью. Это карта Европы. Затем он достает из того же ящика фанерную шкатулку из-под сигар. Шкатулка полным-полна красных и черных флажков. Булавочные «древки» флажков он со знанием дела втыкает в карту, причем с учетом сообщений «Нейе Цюрхер Цейтунг», «Мадяр Немзет» и на основе своих собственных умозаключений. «Так, — произносит он. — Стало быть, по сведениям немецкого шурина бои ведутся в районе Орла. Ну что ж, если наш дружок Гитлер говорит Орел, то надо понимать — Варшава». В результате такого своеобразного толкования военных сводок флажки Карлсдорфера не раз реяли над Бранденбургскими воротами, тогда как на самом деле бои шли еще у Дона или Днестра, а открытие второго фронта все оттягивалось и оттягивалось, хотя Карлсдорфер уже давно отдал союзническим войскам и Париж и Аахен.
В половине двенадцатого его превосходительство прятал карту в стол и открывал свой портфель. Из него он доставал сначала большую белую камчатую салфетку, в уголке которой виднелась вышитая белым шелком гербовая корона и монограмма супруги Арманда Иене Августа Карлсдорфера урожденной графини Илоны Марии Фештетич. Затем на графскую салфетку выкладывал сверток в целофане и извлекал из него сто граммов копченого сала, кусок белого хлеба и головку репчатого лука. Разрезал на мелкие ломтики сало и лук и, быстро работая челюстями, истреблял все подряд. Поев, старик открывал окно, вытирал надушенным носовым платком усы, тщательно проверял, закрыт ли на замок письменный стол, брал шляпу и отправлялся пить пиво на площадь Эржебет. В половине второго Карлсдорфер возвращался в контору, поднимал трубку внутреннего телефона и запрашивал почту. Госпожа Геренчер приносила письма. Низко кланяясь, она раскрывала на столе перед его превосходительством толстую книгу в черном переплете и принималась осторожно перелистывать, стараясь, чтобы не слетели письма с тех страниц, которые заложены промокательной бумагой.
— И это все я должен подписать?
— Так точно, ваше превосходительство, можете быть совершенно спокойны. Господин директор уже видел эти письма.
— Ну ладно, я не возражаю, дорогая, но, если меня посадят в тюрьму, вы будете носить мне обед, хе-хе-хе…
На этом разговор и обрывался. «Монблан» выводил лиловые закорючки в соответствующих графах совершенно непонятных для его превосходительства заводских планов, конкурсных объявлений, требований на валюту. Он рисовал настоящие тугры турецкого султана, как будто надеясь, что в случае беды сможет сказать: позвольте, это подписывал не я, а султан Мохамед II. Маргит замечала на лбу его превосходительства бусинки пота, тревожно бегающие глаза, но не произносила ни слова. Так, наверное, смотрят графские слуги на неловкого гостя, который не знает, как едят раков…
— Это все?
— Спасибо, ваше превосходительство, все.
— У господина доктора кто-нибудь есть?
— Да, он ведет переговоры насчет экспорта в Италию. Хотите зайти к нему?
— Ни за что на свете не стану мешать. Завтра зайду. Вернее, завтра я, очевидно, поеду в Шомошбаню. Тогда, значит, послезавтра.
— Стало быть, вы завтра уедете?
— Да, вполне возможно.
— До свидания, ваше превосходительство, — говорит Маргит, думая при этом, что первого числа его превосходительство получит две тысячи пенге, а ей положено всего лишь четыреста пятьдесят. Правда, если только обнаружится какое-нибудь безобразие, то его превосходительству господину генеральному директору Карлсдорферу придется отсидеть в тюрьме лет десять.
Господин доктор Аладар Ремер, дядя Гезы Ремера, профессор-пенсионер, ученый-юрист, администратор и юрисконсульт акционерного общества, был маленьким, тщедушного вида человечком с лысой, похожей на футбольный мяч головой, на самой макушке которой торчал один-единственный волосок. Кому приходилось стоять против доктора, у того появлялось непреодолимое желание нагнуться и вырвать этот волосок. Между собой чиновники называют его Императором, так как он как две капли воды похож на экс-короля и императора Виктора Эмануила III, только без усов. Доктор восседал в кабинете, который прежде принадлежал Андришу Хофхаузеру, и работал за его же столом. Из комнаты бывшего генерального директора сюда перенесли только одну вещь: большой сейф. На дверях кабинета Карлсдорфера красовалась медная табличка, а на дверях докторского кабинета никаких вывесок не было. При встрече с его превосходительством Карлсдсрфером он был так любезен, так учтив, будто первого числа ему предстояло получать из рук Карлсдорфера две тысячи пенге, а не наоборот.