Шабат
Новый шабат счастье несёт.
Вновь увернемся – авось, пронесёт.
Утром наметим большие дела -
В кресла поместим наши тела.
Наш неизбывный еврейский авось,
Нас поддержи, не забудь нас, не брось.
Мы без тебя - как баркас без руля,
Мы без тебя - как алкаш без рубля,
Мы без тебя - как придурошный сброд.
К счастью веди наш еврейский народ!
Тель-Авив
Под синим коробом непознанная бездна,
Залита стоками сверкающе-бела.
По сути, с городом расплата неизбежна
Большими блоками бетона догола.
Молиться поздно, а раскаиваться рано.
Не нужно розовых и голубых тонов.
Этюд пастозный на мою больную рану
И розг березовых для исправленья снов.
Ох, не ешьте вы фалафель, евреи!
Где же Нобелевки ваши, евреи?
Где же ямбы, амфибрахии, хореи?
И познанья дух вас что-то не греет.
И язык опримитивел – не бреет.
73
На земле обетованной теплее?
А шуарма и фалафель милее?
Вы ж хотели шить ливреи, евреи?!
Или вечное и доброе сеять...
Ох, не ешьте вы фалафель, евреи -
От него запор и тело жиреет,
Левантизм все подлей и подлее,
А своя рубашка к телу милее.
Ох, не ешьте вы фалафель, евреи.
Он арабская еда, по идее...
Пегасящий поэт
Поэту места нет в Израиле,
Как, впрочем, нет его и там.
Стихи, бесспорно, заблистали бы,
Но кушать хочется устам.
В России, в грязи утопая,
Страдал и ныл его Пегас.
Теперь он чист и помогает
Поэту чистить унитаз...
Как жалко тигра поутру
Как жалко тигра поутру,
Свинина для него – отрава.
Она ему не по нутру –
Кошерен он – вчера съел рава.
Кордеро
Кордеро, страх нагоняя на спящих,
Глодая берцовую кость у поэта,
Роняет слюну на портреты усопших,
Неровно дыша, проклинает Роннету.
Идут тараканы за тризной по праву,
Мокрицы усами щекочут нос крысы.
В последнем пылу поедают отраву
Вараны и змеи, и хитрые лисы.
74
Закончится бал, и вонючие стоки
Заполнят пространство, закапают капли...
Спасутся лишь крысы, спасутся вещдоки,
Большие вороны и черные цапли.
Микронезия
(шуточная)
Я читаю штучную местную поэзию.
Фу, ты, мерзопакость-то, скучная туфта.
Ох, страна странная, эта Микронезия.
В ней живу, грустно мне – публика не та...
Пьют они белое – что-то непотребное
И на запах мерзкое, вкус – не передать.
Тут растёт дерево. Называют "хлебное".
Мне б ржаного корочку, вот ядрёна мать...
Девушки наглые и такие чёрные...
У меня и в мыслях нет, а они – давай!
Не того клеите – мы уже учёные,
СПИДа тут как насморка, лучше не замай.
В этой Микронезии служат все в полиции,
Потому работы нет – только бандитизм.
Путаю часто я имена и лица их.
Думаю, развит тут и каннибализм...
Напишу я просьбочку в ихнее посольствие,
Мол, прошу обратно и... лучше поскорей.
Здесь и отдохнуть нельзя – что за удовольствие?
А отказ – в ИзраИль. Может, я еврей?
Застрелить подонков!
Срубили дерево два пьяненьких подонка...
Веревкой длинной обмотали ствол, подгузки.
А у меня чего-то вздрогнула печенка,
И я налил себе стакан и – без закуски.
Потом достал свой старый ствол из-под дивана,
75
Для боя ближнего чуть-чуть подвинул мушку,
Открыл окно, достал обойму из кармана,
Хоть понимал, что это, в общем, не игрушки.
Меня такая разбирала злость бессилья!
Мне б только дрожь в руках унять – такая штука.
Я не сторонник беспредела и насилья,
Но жить без дерева, как перст, – такая мука!
Кому оно мешало жить стволом-ветвями?
Тут птицы пели, и весной цвели цветочки.
Была любовь и пониманье между нами.
Меня подрезали, и я дошел до точки.
Спокойно, сердце, я наслышан, что от Бога
Дается жизнь, и прерывать ее не стоит,
Но вот лежит в пыли моей душе подмога,
И только мне понятно – тихо-тихо стонет...
Я нажимаю на курок – конец подонкам!
От громких выстрелов проснулся – жутко стало.
В чем был я, выскочил, за дверью – похоронка:
Там мое дерево под окнами лежало.
Суть всего сущего
Распростерта, как женщина,
Суть всего сущего,
Ночь всего спящего –
Живородящего.
Силы творца,
Стрелы разящего,
Кверху манящего
Дух мертвеца...
Вверх полетевшего,
Сразу окрепшего,
Спину задевшего,
Ворона спящего
И леденящего,
Кверху манящего,
Голоса низкого,
Ужаса близкого.
Бледность лица,
Боль заронившего,