Там в преисподней, я вижу, немножечко тесно,
Впрочем, не очень свободно и весело жить...
30
На берегу мое тело лежит без движенья
Ворон на ветке сидит – в напряжении ждет...
Что ты сидишь? – Прочь боязнь, маету и сомненья.
Выклюй глаза, пока тихо и дождик идет.
Все остальное в мире – ложь
Когда ребенка мать подносит первый раз,
И слезы льются без задержки – просто льются,
Все остальное в мире – ложь и голый фарс,
Все суета, кроме тех губ, что к цели рвутся.
А он глядит, еще в тумане его взор,
И бессознательно вершится вещий праздник,
Но где-то там уже написан приговор,
И подпись ставит хитрый шут – большой проказник.
Там пляски ангелов в ненужной суете,
Борьба апостолов за место в час вечерний,
Тут, глянь, а судьи-то совсем уже не те,
И прокурор у бочки с пивом среди черни.
Вот две насмешницы бросают вниз цветы.
Их юный взгляд так безответственно прекрасен,
Там у забора, видишь, мерзкие скоты
Распяли женщину, и вид ее ужасен.
Стоят на паперти двенадцать дураков.
И воздух сперт – снимает полдень жара тогу,
Из церкви вывели двух дряхлых стариков –
Не отдают упорно души, слава Богу!
Когда ребенка мать подносит первый раз,
И грудь ее сочится соком и желает,
Должно все смолкнуть в осознании тотчас,
А птица сесть, что неприкаянно летает.
Black baron
А у Романа Унгерна
Роль очень незавидная:
31
Попал в роман к Пелевину,
В историю попал.
Он черный кофе пил с утра,
Его нутро либидное
Чернело – не его вина –
Барон не правил бал.
Его монголы предали:
Связали и оставили,
Попал Роман повязанный
В большевиков бульон.
Поймали, но не ведали,
Кого. К стене поставили.
И Бог Войны замазанный
Вскричал: Oh! Black baron!
Русская серия
Тропинка детства
Через подсолнухи иду я по тропинке...
Мне семь, я в шорты и сандалии одет.
Играет музыка на старенькой пластинке,
А мой куплет и не написан, и не спет.
Свежи все чувства, и все искренни желанья.
С восторгом я смотрю на черного шмеля,
Вдыхаю запахи, смеюсь до заиканья,
И все в гармонии – и небо, и земля.
У речки запахи осоки, тухлой тины,
Еще чего-то, что так трудно передать,
И рыбаки стоят упорно у плотины
В надежде что-нибудь серьезное поймать.
Мне просто весело без всяких объяснений.
32
И скачут зайчики по веткам и по пням.
Я счастлив полностью, и теплый день весенний
Подобен будет всем последующим дням.
Зачем все это?
Известно – лучшая охота,
Когда и мне, и ей охота,
Когда мы оба-два на фото
На фоне рыб и бегемота,
А рядом море, небо, пляж –
Курортный, в общем, антураж.
И птицы-чайки на лету
Хватают всякую туфту,
Когда на катере прогулку
Мы совершаем подшофе,
И пароход сигналит гулко
На пирсе всякой шантрапе,
Когда вальяжно-беззаботно
Идет по палубе матрос,
Гуляют парочки вольготно,
Зачем все это? – вот вопрос.
Степь
Позови меня степь, позови.
И пошире раздвинься, желтей.
На черкеске моей газыри,
Да и конь подо мной чародей.
Я ударю-пришпорю коня
И прильну к его шее сильней,
Понесет он стрелою меня
По степи к ненаглядной моей.
Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь
Горло давит, как кровная месть.
Наших гиблых, безудержных душ
Полегло в тебе – не перечесть...
И когда буду близок уже –
До поселка рукою подать,
Меня встретит, как на рубеже,
33
Серый злой неприкаянный тать.
Он набросится сбоку смурной,
Мясо станет, как бешенный, рвать...
Крикну я: что ты делаешь? Стой!
Это ж конь мой, на нем мне скакать!
Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь
Горло давит, как кровная месть.
Наших гиблых, безудержных душ
Полегло в тебе – не перечесть...
Но не слушает тать – мясо рвет.
Сильно хлещет кровища из вен,
А меня моя милая ждет.
Не попасть в ее сладостный плен.
Обниму ли ее и прижму,
Расцелую и в дом – на руках...
Или здесь пропаду, не пойму
В чем же горечь росы на устах.
Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь
Горло давит, как кровная месть.
Наших гиблых, безудержных душ
Полегло в тебе – не перечесть...
Грустный ворон летит
Шелестела трава, набегал ветерок,
Поздно начатый мной, недописан роман.
Все случилось опять в неположенный срок.