Моряки тотчас сели в фаэтоны и поехали по глубокой узкой улице, сжатой с обеих сторон высокими каменными домами. Людская толпа быстро рассеялась. Люсенка, увидев озабоченную мать, произнесла тихонько:
— Ну, я пойду, Аполлон Федорович?
— Так я буду ждать вас вечером в клубе, — напомнил он.
Люсенька кивнула и быстро пошла.
Когда набережная опустела, к берегу причалил еще один корабль — неказистый с виду шкоут «Святой Поликарп».
Остолопов жил в небольшом отеле при клубе моряков. Он занимал комнатушку, в которой с трудом умещались стол, кровать и платяной шкаф. Но и этот невзрачный угол не был ему тесен. Пирушек лейтенант у себя не устраивал. Если требовалось выпить — шел в духан, где всегда был ром. Обедал в столовой при таможне. Вечерами играл в бильярд или, лежа в постели, читал книги. Но большую часть времени Остолопов находился в рейсах. На стареньком шкоуте возил из Дербента в Баку марену, плавал в Энзели и Ленгеруд за фруктами, а туда отвозил скобяные товары и огородный инвентарь. Занятие свое называл «паршивой волынкой». Несколько раз он подавал рапорт, чтобы перевели на военное судно, ибо у него было офицерское звание. Но все вопли души моряка глохли в стенах морского штаба.
В Баку Остолопов прибыл месяца два назад из Петербурга. Сразу о нем заговорили в обществе, что «он не по своей доброй воле сменил место службы. Видно, неблагонадежный. Хорошего человека в этакую дыру не зашлют...»
Многие судили по себе, ибо почти каждый попал сюда за какую-нибудь провинность. Но «каждый» считая себя чище другого, с пренебрежением и подозрительностью поглядывал вслед сослуживцам и распускал о них дурные слухи.
Об Остолопове шептались как об убийце и избегали его общества. Особенно он пугал сослуживцев, когда с присущей ему прямотой высказывался, что действительно прострелил негодяю голову и поступит так с каждым, кто посягнет на истину и справедливость...
Сослан он был в Баку за дуэль с одним из столичных офицеров, который избил рядового моряка. Остолопов вступился за матроса и задел дворянскую честь офицера. Тот вызвал Остолопова к барьеру, и погиб... Людское отчуждение Остолопов переносил с холодной яростью, постоянно пребывал в хандре и надеялся как-нибудь «выплыть из гнилого Каспийского болота»...
Знакомство с дочерью таможенного начальника несколько взбодрило лейтенанта. «По крайней мере,-— думал он,— появился человек, понимающий душу настоящего моряка».
— Ах, Люсенька, Люсенька — как ты хороша и чиста своей непосредственностью, — говорил он сам себе перед зеркалом, собираясь вечером в клуб. Заодно он надеялся увидеть там и офицеров корвета...
За сборами его застал слуга Александровского, Еремка. Сообщил, что господин полковник зовет лейтенанта к себе домой.
— К нему? Домой? — не поверил Остолопов. — Это еще зачем?
— Не могем знать, ваше благородие, — учтиво отозвался Еремей. — Нам было сказано — передать приглашение, вот мы и передали.
— Ладно, иди, — сказал Остолопов слуге и подумал: «Неужели этот громобой будет читать мне мораль насчет своей дочери? Этого только не хватало!»
Когда он вышел из морского отеля, солнце уже спустилось за гору, озарив желтыми отсветами дома и мечети на склонах. В разных концах Баку с минаретов разносились голоса муэдзинов, призывавших правоверных к молитве.
— Илля-ха-иль-ля-иль-ля-ха! — слышалось там и тут. И, будто в насмешку над муэдзинами, со двора кирасирского полка грянули звуки военной трубы.
Остолопов шел и видел, как встав на колени, прямо на крышах отвешивали поклоны старики в черных одеждах. И еще больше их было на керамической площадке перед главной городской мечетью.
Быстро пройдя несколько коротких, каменных улочек от морского городка до двора таможенного начальника, лейте-нант остановился у бордовых ворот и отворил дверцу. Во дворе никого не было видно. Остолопов поднялся на крыльцо. Тотчас дверь отворилась, и он лицом к лицу встретился с барыней.
— Входите, входите, — приветливо защебетала она, и вдруг крикнула, глянув в распахнутую дверь: — Люси, душечка! К тебе Аполлон Федорович, миленькая...