— Нет, я пойду. Спасибо вам. Спасибо большое.
А ей показалось, что прошла вечность.
Попал. Долго он выкручивался, «не классно, но выкручивался», как сказал один препод в институте. Старый хрыч, Виталий Андрияныч. А теперь вот попал. Приятный свежий ветерок потянул с моря, солнце, Новый свет внизу. 11–35. Ба, наши люди! Навстречу по более, правда, крутому утесу взбирался альпинист в полной аммуниции. Все как положено — страховка, пояса, карабины. «Если друг оказался вдруг…» Посмотрел задумчиво. Как же так, как же так, все, все проникнуто невыносимой жестокостью, сродни жестокости волка. Он ведь не злой, волк-то, он просто хочет есть. Задирая вас, он не будет чувствовать к вам ненависти. Вот сейчас, еще пара минут, и гравитация победит его, он покатится вслед за своей бутылкой, пятная скалы красным. А солнце будет ласково смотреть с небес, и прохладный ветерок будет все также дуть с запада, и альпинист с некоторым сожалением бросит взгляд перед тем, как взойти на следующий утес. Этот мир не испытывает к нему ненависти. Куэ ва! Он просто…
Стоп. Спокойно. Попал, да, бывает. Но заткни отчаяние. Самое страшное в горах, это не оборваться, это — паника. Запаниковал — считай, упал. Так что давай спокойно думай. Думай — не думай… Заткнись. Выходили и из худших передряг. Что же, не хочется беспокоить, да выхода нет, прости за ерничанье…
«Отче наш! Иже еси на небесех. Да святится имя твое, да приидет царствие твое…». Горы прислушались, даже ветерок притаился где-то за валуном. Этот человек не отличался особой набожностью, скажем прямо — пик его христианства уже прошел. Его личного христианства. Но оно не ушло бесследно, оно оставило, как аксиомы, некоторые истины. Что Бог есть, что добро первично, что жить надо по возможности порядочно, по совести. С другой стороны, щеку он подставлять не намеревался и понимал, что насилие в этом несовершеннейшем из миров, увы, неизбежно. Увы. И сейчас он горячо молится. Может быть, раньше попадали здесь и другие верхолазы, может быть, даже они и молились не менее горячо, но наш герой еще и верил. Как тот раввин, что, молясь о дожде, идет на улицу с зонтиком. В тот момент его вера могла выбить в скале лестницу. «… И не введи нас в искушение, но избави нас от лукаваго». Да будет так. И спокойствие снизошло на него. И уверенными движениями по чуть видимым, а то и не видимым уступам и выступам пошел он вниз. «По воде, аки посуху». Да простится мне…
Они, конечно, были и раньше, эти уступы и выступы. И это также верно, как-то, что Виктор мог уже пару минут, как слететь вниз, собирая все камни и будоража горное эхо грохотом. Но он спустился и даже бутылку свою нашел, правда, с разодранным дном, но с парой глотков воды. И спустившись, с удивлением обернулся назад, взглянул на нависавшие шершавые горы и на свою несостоявшуюся смерть. И сказал он: «Спасибо, Господи!». И решил, по возможности, не испытывать больше судьбу.
Он вернулся из Нового Света под вечер. До этого купался, валялся на пляже, прямо на гальке, в общем, активно бездельничал. Это с виду. На самом деле он радовался, огромное животное чувство радости переполняло его. От того, что вода попала в ухо, галька нагрелась и обжигает живот, того, что он чувствует все это. Это было сродни тому, как человек, поднявшись из шахты, ловит первый глоток свежего воздуха. Те, кто постоянно дышит этим воздухом, считают, что так оно и должно быть — воздух чист и свеж по определению. А он может быть не чист и не свеж. Однако, несколько раз вдохнув хорошего, о плохом как-то забываешь. Наш герой с ленцой съел чашку плова под зонтиком небольшого кафе, зашел в филиал Завода шампанских вин и купил там полтора литра самого простого сухого вина, всего 3–4 градуса. Погода потихоньку начала портиться. Откуда-то натащило облаков, которые грозили вскоре обратиться в тучи. М-да, неужели испортится? Почти месяц стояла без дождичка, пора и честь знать.
Вернулся Виктор, как уже говорилось, под вечер — доехал на «маршрутке». Город встретил его не очень приветливо. Облака, как и предполагалось, стали черными тяжелыми тучами и давили на город. Сумерки, и довольно мрачные, окутали его. Легкое волнение, на котором днем было так приятно вздыматься-опускаться, теперь стало полноценным штормом балла в 3–4. Волны закидывали берег венками водорослей. Чайки, истерично крича, маячили вертикально над самыми волнами.
Виктор шел из бара. Шел рано, на плече — гитара, в рюкзаке — его «комбик», в кармане — расчет. Хозяин бара убалтывал остаться еще на недельку-другую, видно, хотел сорвать все до последней копейки, но Виктор отказался. Просто отказался и все.