Выбрать главу

— Ты… сбрендила совсем!

— Я думала, ты тонешь!

— Думала она! Да ты… Я легкие тренирую, выпускаю воздух и на дне лежу! Она думала!

— Ты… ты… злой и глупый!

— Был бы добрый, точно утонул бы с тобой тут!

Отфыркиваясь, они медленно дрейфовали «под ветер», покачиваясь на легких волнах. А чего, собственно, злиться-то? Радоваться надо, что в этом городе кто-то попытался его спасти, пусть и некстати. Но бес раздражения был сильнее.

— Поплыли к берегу, — он мрачно глянул на нее и, не оборачиваясь, сильно погреб вперед.

Она же, оставшись сзади одна, обессилила вдруг и резко. Попробовала встать — на рифах было мелко, а тут яма — дна нет. И тут же накатила волна — как по заказу, она здорово хлебнула воды. И вот ведь он, совсем близко впереди плывет, только позови, но в ней вдруг вспыхнула вся вековая гордость ее народа, очень некстати вспыхнула, надо сказать. В общем, неизвестно чем бы все кончилось, если бы ей в глаз волной не бросило мелкую круглую медузу. Медузы все хоть и слабо, но ядовитые, и если рука не чувствует этого, то слизистую глаза разъедает «будь здоров». Она невольно вскрикнула, наполовину с бульканьем, и он обернулся, наконец, дубина бесчувственная!

— О, горе ты, горе мне с тобой! — быстро вернулся к ней. — Переворачивайся на спину!

Он перевернулся на спину, попытался обнять ее одной рукой, но она от страха крепко вцепилась в него, и он крикнул ей прямо в ухо:

— Нина! Отцепись и переворачивайся на спину, а то за волосы щас потащу…

В итоге он сам перевернул ее, плотно обхватил подмышки одной рукой, а второй греб вместе с ногами, резко выдыхая и прибавляя прыти, когда их догоняла волна.

Наконец, изрядно устав и ткнув пару раз ногой вхолостую — не достав дна, уже совсем у берега он нащупал податливую гальку. Вышел, покачиваясь и обходя каких-то резвящихся детей, на берег. Она села прямо на мелкоте, сбивчиво дыша. Попыталась встать и села опять. Заплакала. Все вдруг подействовало — и обида, и больной глаз, и просто, что так глупо все вышло.

— Нина! Перестань сейчас же! Терпеть не могу рыдающих девиц. Пойдем давай, обсохнешь — повеселеешь…

— Не могу… — она помотала мокрой головой, продолжая размазывать слезы, прерывисто дыша.

— Ох, горе ты луковое! — Виктор подошел, секунду раздумывал, и видимо, решив, что спасать утопающих надо до победного конца, крякнув, поднял ее на руки. — Надеюсь, твои братья-абреки не видят нас, а то еще подумают невесть что…

Она была совсем легкой. Что же чувствует наш герой, неся свою драгоценную ношу? Ну конечно же, нежность! Но не ту, что испытывает мужчина к женщине, скорее тепло человека к котенку за пазухой. В мороз. И тот доверчиво жмется к теплому свитеру, высунув наружу только розовый нос. Да мяукает по временам, по привычке наверное.

Нина еще пару раз шмыгнула, прерывисто вздохнула и вот уже она сидит на зеленом покрывале с кистями.

— Уф-ф, ну ты даешь… Подожди-ка, а что с глазом? — глаз был красный, слезился и никак не хотел открываться.

— Ничего.

— Да брось, что случилось?

— Что-что, ничего. Глаз тренирую — медуз прикладываю…

— Подожди, я сейчас, — Виктор быстро поднялся на набережную, купил в ближайшей палатке-кафе чай в одноразовом стаканчике и спустился обратно. Гримасы при этом он корчил ужасные — чай довольно горячий. Нина сидела надувшись.

— Чаю хочешь? Не хочешь — как хочешь, — он понял, что не получит ответа, пару раз хлебнул, обжигаясь и аккуратно вылил чай на песок. Оставив в стакане мокрый пакетик, одинокий и жалкий. Потом подошел к душевой кабинке, точнее к каркасу из труб с душем внутри и без перегородок. Еще внутри был претолстый господин. Он блаженствовал. Подставив стаканчик, Виктор набрал немного прохладной воды. Толстяк недовольно обернулся.

— Буэнос диос, — Виктор широко осклабился. Толстяк отвернулся, сопя.

— Сейчас окажем первую помощь, — наш герой уже вернулся к несчастной девчонке, достал из кармана шорт чистую тряпицу, из нее — бинт, оторвал кусочек и, скомкав, макнул в стаканчик.

— На вот, приложи к глазу. Чтобы знаменитые мужчины были одноглазы — сколько угодно. Нельсон, Кутузов, Моше Даян… Но женщины… не знаю. Так что прикладывай, давай.

Так же дуясь и отводя взгляд, она приложила чайный тампон к глазу.

— Э-э, так толку не будет. Ложись, покрывало будто специально в твой рост.

Действительно, она как раз уместилась на «пляжном полотенце». Конечно, ее обида на бесчувственного чурбана никуда не делась, а то, что она покорно выполняет его указания, так это от извечного нашего уважения к докторам или изображающим таковых. Поэтому она лежала, тонкая и смуглая в своем розовом купальнике, всем своим видом выражая презрение. Так бывает — человек неподвижен, но презрением от него так и пышет.