– Живут на море, а слова “море” в своем языке не имеют. Что это значит?
– Что?
– То, что они здесь никогда не жили. Это не их земля.
Виктор вытер полотенцем лоб.
– А как же они тогда это самое море называют?
– Ай, откуда я знаю! Может быть, “это большое мокрое”, может быть?- “соленая вода – другого берега не видно”. Слова “рыба” у них тоже нет. Я не знаю, как они ее называют. “Та, что живет в воде с хвостом”. Они же немножко обезьянки, я не могу точно понимать, что они говорят между собой.
– Кто они?
– Абхазы, – тихо сказал Фотограф.
– Это здешние? – уточнил Виктор. И посмотрел на Фотографа. Он выглядел абсолютно как “здешний”, как “обезьянка”.
– А вы тогда кто? Нездешний?
– Я не отсюда. Я вообще – грузин…
– А разве грузины не здесь живут?
Виктор шел к морю и слегка прихрамывал. И тут мы вспоминаем, что у него нет одного большого пальца на ноге.
Пацан с плохим аппетитом
Столовая – это профсоюзный рай. Все здесь было белое – скатерти, занавески, высокие наколки на официантках. Салфетки на столах накрахмалены, выставлены на стол высокой пирамидкой.
– Не могу я кушать, – печально говорил Виктору его молодой сосед.
Так странно прозвучало у парня – кушать. Кушают дети и больные, а этому бы в самый раз наворачивать и трескать.
– Чего так?
– Отравился чачей. – Парень понизил голос: – Ее нельзя здесь покупать. Умер у них дедушка, а его нельзя хоронить, пока с гор не спустится вся родня. А время-то идет, солнце жарит как в преисподней. Тогда они кладут дедушку в большой чан и заливают крепкой чачей. Там лежит, ждет, когда последняя родня с последней горы спустится. Лежит, не киснет.
Виктор отодвинул тарелку с супом, мрачно спросил:
– И чего?
– А то! Куда потом чачу девать? Жадобы же, денежки любят – страсть! Они разливают эту чачу по бутылкам и русским продают. Пацан, допустим, город Апатиты, Мурманская область, как я, – купил и выпил. И отравился мертвой чачей.
– Правда, что ли?
– Откуда мне знать? Здешние нам правды не скажут!
– Здешние – это кто?
– Грузины ж!
– Здесь абхазцы живут, а грузины – не здесь.
Парень присвистнул:
– А ты их различаешь? Надо же!
– Не различаю, – ответил Виктор.
Лика никому не дает
Из забегаловки вышли два парня.
– Забегаловка что надо, тут Лика работает! – сказал один Виктору.
– Она никому не дает! – сказал Виктору второй.
– Водки. Сто! – весело сказал Виктор, подойдя к прилавку. – И салат. А вы – Лика?
– Лика. И что с того?
– Ничего. Сто водки.
Она пошла за водкой и салатом.
Виктор стал смотреть ей вслед.
Лика ходила так, как будто при каждом шаге одна ее коленка задевала за другую. Не то чтобы она бедрами вихляла или крутила попой, а просто так у нее получалось. И Виктору сразу же захотелось увидеть ее коленки. Просто коленки, а не попу.
Вернулась, принесла сто водки и салат “Столичный”.
Виктор посмотрел в ее глубокий вырез на платье. Лика и сама время от времени туда смотрит, опускает голову и дует вниз. Потому что ей жарко.
А когда она опускает голову, то челка сразу же падает ей на лицо. Она не убирает ее руками, а резко запрокидывает голову, и челка сама послушно ложится на место.
А когда она запрокидывает голову, то видно ее белое и нежное горло. А по бокам розовые мочки ушей.
Виктор посмотрел на ее розовые мочки ушей и подумал – наверное, у нее и соски такие же, розовые. И страшно покраснел от этой мысли.
Самое плохое, что эта самая Лика все поняла, проследила цепочку его мыслей – от челки до мочек ушей и далее – и все поняла.
Положила руки на край стола, наклонилась к Виктору:
– Вон у вас кольцо на руке, а вы – туда же!
Виктор молчал, и водки ему расхотелось.
– И дети, наверное, есть?
– Есть, – честно ответил он. – Толя и Таня.
– А жену как зовут?
– Валя.
И Лика засмеялась.
(Да что же это?! Далось им это имя: Валя – Валентина, самое обычное из обычных, ничего смешного…)
– Мужчина, послушайте, – устало сказала Лика. – Лика никому не дает. Вам же сказали. А вы не поверили?
“Жигулевское”
Темный ночной пляж.
Виктор сидел и смотрел в черноту.
Луч маяка проходил круг и возвращался к Виктору, проходил над его головой, и он каждый раз поворачивал голову.
Захрустела галька. Это из темноты возникли парни. Они присели на корточки вокруг Виктора. Угрожающе молчали. Потом спросили:
– Сам-то откуда?
– Ленинград. – Виктор напрягся.
– Не Москва? Не врешь?
– Откуда Москва-то?
– Ну ладно, сиди тогда.
Все сидели какое-то время молча. Парни время от времени низко опускали голову и сплевывали себе под ноги.
– А вы? – спросил Виктор.
– А что – мы?
– Здешние?
– Ну. Мы кавказские. С Краснодара.
– Хочешь анекдот? – спросил Виктора самый младший парень. – Едет Хрущев на ишаке. А навстречу ему чурка. – Ай, какой хороший свинья! – Это не свинья, а ишак! – Не с тобой гаварю!
Виктор засмеялся.
Парни смеялись лениво, видно, что анекдот они этот знают.
– Где палец потерял? – спросил у Виктора парень постарше.
Виктор помолчал, потом пожал плечами:
– На войне, наверное.
Парни заржали.
– На Курской дуге?
– Пива хочешь? – спросил младший и протянул Виктору свою бутылку.
Виктор пил “Жигулевское” молча, смотрел на море, то есть в черноту.
Пусть будет хуже
Виктор шел по дорожке, и фонари попадались ему все реже и реже.
И вот он вошел в темноту.
Сел на скамейку, закурил, пряча огонек в кулак, как от снайперов.
И стал слушать ночные голоса на соседней скамейке.
– Господи, хоть бы что-нибудь случилось! – говорил женский голос.
– Не дай бог, зачем? – спрашивал мужской.
– Все одно и то же. Все одно и то же. Ничего…
– А вдруг будет хуже?
– Пусть будет хуже. Только пусть – по-другому!
– Ну, не знаю. Не знаю…
– Мама говорила, в войну хорошо было. Хоть и плохо, а хорошо. Говорит, каждое утро со смыслом вставала…
– Ты послушай сама, что говоришь. Как пьяная какая-то, ей-богу…
Здрасьте!В дощатом домике стоит кровать, тумбочка и табуретка. А на двери небольшое зеркало.
Виктор лежал в кровати, накрытый одной простыней. В окно светил неяркий фонарь, и поэтому все предметы в комнате были видны.
Виктор посмотрел в потолок и вспомнил Лику. А вспомнив, он тут же сложил руки на груди, поверх простыни, как учили мальчиков в еще пионерском лагере. И закрыл глаза.
– Кто там? – вдруг испугался Виктор и посмотрел на дверь.
Но никто не ответил ему. Тихо вокруг.
Тогда Виктор встал с постели, босиком подошел к двери. Послушал немного и сбросил крючок.
На пороге стояла та самая Лика, официантка из забегаловки.
– Здрасьте, – растерялся Виктор.
Лика ничего не ответила ему. Она прошла в комнату. Чтобы пропустить ее, Виктору пришлось посторониться – комната узкая.
Подошла к кровати, сбросила босоножки и быстро легла. Накрылась простыней до подбородка. И закрыла глаза.
Виктор так и остался стоять в растерянности у двери.