Ему кажется, он балансирует на краю пропасти.
– Реджинальд, старина, – спрашивает он, – что нужно сделать в этих местах, чтобы разжиться выпивкой?
– Пожинать плоды, – говорит себе Эдвин после третьего стакана. – Вот как это называется. Нужно вспахать поле, засеять его, затем пожинать плоды. – И осушает стакан.
– Пожинать что? – В подпитии Реджинальд ведет себя очень мило, словно ничто не в состоянии его задеть. Он откидывается на спинку стула, улыбаясь в пустоту.
– Ведь так повелось, не правда ли, – говорит Эдвин и наливает себе еще.
После месяца возлияний Эдвин оставляет Реджинальда на его новой ферме и продолжает свой путь на запад, на встречу с Томасом, школьным товарищем брата Найла, который ступил на континент через Нью-Йорк и сразу поспешил на запад. От Скалистых гор, сквозь которые проходит поезд, у Эдвина захватывает дух. Он прижимается лбом к окну, разинув рот, как ребенок. Красота ошеломляет. Пожалуй, он немного переборщил с выпивкой там, в Саскачеване. Он решает вести себя получше в Британской Колумбии. Солнце слепит.
После дикой красоты испытываешь потрясение, очутившись на опрятных, одомашненных улицах Виктории. Повсюду англичане; он сходит с поезда и попадает в гущу родного говора. «Можно задержаться тут на время», – думает он.
Эдвин находит Томаса в чистенькой гостиничке в центре города, где Томас занимает лучший номер, и они заказывают чаю с коржиками в нижнем ресторане. Они не виделись года три-четыре, но Томас почти не изменился. По-прежнему румяный, как в детстве, с таким видом, будто только что покинул поле для регби. Он пытается вступить в деловое сообщество Виктории, но смутно представляет, каким делом ему хочется заняться.
– A как поживает твой брат? – спрашивает он, сменив тему, имея в виду Найла.
– Пытается пробиться в Австралии, – говорит Эдвин. – Судя по письмам, доволен.
– Что ж, мало кто из нас может этим похвастаться, – говорит Томас. – Шутка сказать – доволен. Чем он там занимается?
– Пропивает родительское пособие, я полагаю, – не по-джентльменски отвечает Эдвин, хотя, скорее всего, так оно и есть. Они занимают столик у окна, и его взгляд блуждает по улице, по витринам магазинов, по проступающему вдали непостижимому девственному лесу, по темным, вздымающимся деревьям, что теснятся на окраинах. Есть что-то курьезное в том, что вся эта дикая природа принадлежит Британии, но он быстро прогоняет эту мысль, ибо она напоминает ему последний ужин в Англии.
Последний ужин начинался вполне благопристойно, но беда приключилась, когда разговор зашел, как и всегда, о неописуемых красотах Раджа. Ведь родители Эдвина появились на свет в Индии, отпрыски Раджа, английские дети, воспитанные индийскими нянями…
– Если она еще раз заикнется про свою треклятую туземную няню… – пробурчал однажды, оборвав свою мысль на полуслове, брат Эдвина Гилберт.
…взращенные на сказаниях о невиданной Британии, которая, как подозревал Эдвин, слегка разочаровала их, когда те впервые ее узрели в возрасте чуть старше двадцати. («Дождливее, чем я ожидал», – говорил отец Эдвина, стараясь больше не распространяться на эту тему.)
На последнем ужине присутствовала и другая семья – Барретты – со схожей судьбой: Джон Барретт служил капитаном второго ранга в Королевском военно-морском флоте, а Клара, его жена, тоже провела первые годы своей жизни в Индии. С ними был их старший сын Эндрю. Барретты знали, что в любой вечер, проведенный с матерью Эдвина, разговор неминуемо свернет на Британскую Индию, и как старинные друзья, они понимали, что как только Абигайль покончит с Раджем, разговор войдет в привычное русло.
– Знаете ли, я так часто ловлю себя на мысли о красоте Британской Индии, – сказала мать. – Колорит был восхитительный.
– А зной – угнетающим, – сказал отец Эдвина. – Вот уж по чему я не тоскую после переезда в эти края.
– О, я никогда не находила зной таким уж угнетающим. – У матери Эдвина появился отстраненный взгляд, прозванный Эдвином и его братьями «маской Британской Индии». Ею овладевала отрешенность, означавшая, что в мыслях она унеслась прочь: она восседает на слоне, или прогуливается по саду среди роскошных тропических цветов, или угощается сэндвичами с огурцом, поданными пресловутой туземной няней, или бог знает что еще.
– Как, впрочем, и аборигены, – мягко сказал Гилберт, – но, думаю, такой климат на любителя.
Кто потянул Эдвина за язык именно в тот момент? Он задался этим вопросом много лет спустя, на войне, среди смертельного ужаса и окопной тоски. Порой не знаешь, что метнешь гранату, пока чека уже не вырвана.