Инстинктивно ощупываю карман в поисках телефона, чтобы воспользоваться системой навигации. Пусто. Разумеется, я его не взяла. Выбежала из дома так быстро, что напрочь забыла о нем. А все потому, что вела себе безответственно и в спешке не думала ни о чем, кроме себя, бега на свежем воздухе и кед.
Я шагаю по тротуару. Должно быть, нахожусь на самой окраине города, неподалеку от окружающего местность природного заповедника. Знаю, что эта дорога, скорее всего, огибает весь район, а значит, стоит держаться ее, чтобы вернуться в знакомое место. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется убраться подальше от этих деревьев. За ними ничего не видно, я не могу контролировать то, что может выскочить из них. Доносится множество непонятных звуков.
Там, где я стою, фонарей нет, но вдали виднеется слабое желтое свечение. Окутанные тьмой дома на другой стороне улицы спят. Как и все нормальные люди в этот час. Живот продолжает сводить, но это ощущение затмевает страх от осознания, что я могла потеряться.
Начинаю раскручивать в руке куботан, пока движение ключей не превращается в размытое пятно. Я прислушиваюсь к царящей вокруг меня тишине. Слышу все: гул уличных фонарей над головой, стрекот сверчков, неразборчивые голоса из работающего где-то телевизора и какой-то еще непонятный мне звук. Ритмичный и шершавый. Я вглядываюсь в темноту, туда, откуда он раздается, и вижу свет, льющийся из одного дома в конце улицы. Он ярче тех, что излучают лампы на крыльце. Я направляюсь к нему, еще не понимая, что ожидаю там отыскать. Может, тот, кто не спит, подскажет мне дорогу. А как ты собираешься спрашивать, идиотка? Ритмичный скрежет не прекращается. Звук тихий, почти мелодичный, и я иду на него. По мере приближения к дому он становится громче, хотя по-прежнему непонятно, что его издает. И вот я рядом.
Останавливаюсь на подъездной дорожке напротив бледно-желтого дома. Дверь ярко освещенного гаража открыта настежь. Мне хочется узнать, есть ли кто-то внутри, не приближаясь к нему, но ноги сами несут меня дальше, на манящий свет. Ступив на порог, я застываю как вкопанная, в голове крутится всего одна мысль: я знаю это место. Несмело захожу внутрь, оглядываюсь по сторонам, вспоминая детали помещения, где никогда, я уверена, не была. Я знаю это место. Назойливая мысль прочно заседает в мозгу. Вместе с ней я наконец замечаю ритмичный гул, не смолкающий у меня в ушах. За верстаком у дальней стены гаража сидит человек. Его руки двигаются взад и вперед, шлифуя узкий край деревянной балки. Мои глаза, словно загипнотизированные, прикованы к этим рукам. Я отрываюсь от них и перевожу взгляд на падающие на пол опилки, поблескивающие на свету. Я знаю это место. Мысль продолжает преследовать меня. Я резко втягиваю воздух. Мне нужна секунда. Всего одна, чтобы разобраться, что все это значит. Я знаю это место. Но не успеваю я подумать, как руки замирают, скрежет смолкает, и человек в гараже поворачивается ко мне лицом.
Его я тоже знаю.
Глава 8
Настя
Залитый светом флуоресцентных ламп, Джош Беннетт разглядывает меня из глубины гаража. Я не двигаюсь и не отвожу глаза. В его взгляде нет и тени узнавания – он вообще понимает, кто перед ним? И только потом я осознаю, что выгляжу, должно быть, совсем иначе. Мои волосы стянуты в хвост, на лице, мокром от пота и, наверное, сильно раскрасневшемся, ни следа косметики. На мне форма для бега, а на ногах – кеды. Не думаю, что сама узнала бы себя, не знай я, что скрывается под той дрянью, в которой меня видят в школе. Я уже жалею, что хотя бы не накрасила глаза, потому что чувствую себя буквально голой, стоя в свете лампы, под взглядом этого парня. Тот буравит меня глазами. Меня явно оценивают, но непонятно, по каким критериям.
– Как ты узнала, где я живу? – Джош раздражен и даже не скрывает обвиняющего тона.
Ясно же как день, что я ничего не знала: это место было бы последним на Земле, куда бы я пришла. Но он, скорее всего, теперь считает, будто я преследую его. Я крепче сжимаю куботан в правой руке, хотя реальной опасности нет: левая ладонь, пусть и пустая, повторяет за ней. Наверное, вид у меня безумный и, может быть, одновременно растерянный.
Его взгляд опускается к моим ногам: их пересекают кровавые царапины, оставленные безжалостными ветками изгороди, – а после возвращается к моему лицу. Интересно, что он видит в нем? Чувствует ли мою опустошенность? Я не хотела, чтобы кто-то видел меня такой, меньше всего Джош Беннетт, которого по непонятной причине мне, очевидно, следует бояться или боготворить. Он случайно не носит на пальце кольцо? А то, может, мне нужно поцеловать его, преклонив перед ним колени?