— Прости. И, к сожалению, это был лучший секс в моей жизни.
Я издаю рвотный звук и с маффином в руке направляюсь в офис, где Эйв обычно прячется днем. Вздрагиваю, глядя на стол, и стараюсь не думать о сексе лучшей подруги с моим братом. К сожалению, я почти уверена, что это не первый раз, когда он трахал здесь девушку.
В офисе адский бардак. Эйв никогда ничего не убирает, и если бы не Мэл, мы бы, наверное, годами не платили налоги. Нужно все разложить по папкам.
После того как я наклеила соответствующие ярлыки на папки, систематизировала счета за прошлый месяц и несколько раз прокашлялась, меня стало сильно знобить, и я съежилась возле переносного обогревателя. Именно в этот момент натыкаюсь на наши банковские депозиты четырехлетней давности, когда мы чуть ли не потеряли бар. Помните, я говорила, что не знаю, откуда Эйв взял деньги?
Ну, мне кажется, теперь я знаю.
На висках выступили капельки пота, меня всю трясет. Это… эта правда причиняет боль. Мои руки дрожат. Смотрю на квитанцию о внесении депозита и на переведенную на наш счет сумму. Провожу пальцами по бумаге. Эта фамилия… не может быть. Он мне лгал. В ту минуту, когда вы начинаете верить в правду, или в ту версию правды, которую вам рассказали, — это разрушает ваш мир.
ГЛАВА 12
Шестовая платформа — небольшая возвышенная подставка на плоскодонной лодке, используемая рыбаком для бесшумного перемещения по мелководью с помощью шеста и ловли рыбы.
Действия имеют серьезные последствия, верно? Особенно, когда тебе двадцать восемь лет, и ты знаешь чертову разницу между правильным и неправильным. Но эта девушка затуманивает мой разум, словно наркотики, только с ней я чувствую себя так.
Лежу на спине, дрейфуя в открытом океане, уставившись на небо бледно-голубого цвета без единого облачка. Я знаю, что поступаю неправильно — вам не нужно мне об этом говорить, но я постоянно думаю о Джорни. Она словно бесшумная буря, которую я не предвидел. Свирепая волна. Неожиданная. Непредсказуемая, как и моя реакция на нее. Думал, что немного с ней развлекусь и уйду, но теперь я уже не уверен, потому что никогда больше с ней не встречаться — не вариант.
А так не должно быть.
На данный момент это должен быть единственный правильный выход.
В чем моя проблема? Я не знаю меры. И я еще не закончил использовать Джорни.
Как я докатился до этого? Это длинная история, но я расскажу вам, что меня к этому привело. Я был в воде температурой тридцать восемь градусов (прим. пер.: 38 F — 3,33 C) и не думал, что выживу. Провел три месяца на Аляске, ловя крабов в Беринговом море, затем вернулся домой другим человеком — чувствовал себя так, словно побывал в аду. Видел нереально большие волны и преодолевал их. Видел, как человека смыло за борт из-за того, что он подошел слишком близко к краю судна, чтобы натянуть леску, и больше не вернулся. Обнимал женщину, видя, как она умирает на моих руках. Испытывал огромную пустоту в душе, которую ничто не могло изменить. Ее нельзя вылечить. Смотрел в глаза новорожденному ребенку и, держа его на руках, никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.
Но, даже несмотря на все случившееся, ничто не сравнится с тем чувством, когда я знаю, что поступаю неправильно, но не в силах это остановить. И по-прежнему все мои мысли о Джорни.
Стеснение в моей груди распространяется и ползет вверх по шее. Я должен заставить себя думать о чем-то другом. Не могу продолжать в том же духе. Я обещал себе, что не буду вмешиваться в ее жизнь. Что не пойду к ней. Не буду ее искать. Но я нарушил свои обещания, и это никак не связано с Атласом. Я сам хотел узнать Джорни.
По неправильным причинам.
Ответ прост. Я облажался.
Судно качает влево.
— Ты собираешься что-нибудь делать, — Бэар пихает меня ногой в ребра, — или будешь пялиться на небо все утро?
Пенистые гребни разбивающихся волн окутывают лодку, двигатель шумит, задавая ровный ход. Сев, ловлю Бэара за ногу и дергаю его на себя. Он падает на палубу с глухим звуком и, когда потирает затылок, с его губ срываются ругательства, а за ними следует «ублюдок».
Нивио, один из наших двух матросов сегодня, тихо смеется, закуривая очередную сигарету, его колено дергается в ожидании. Мне нравится Нивио. Он уравновешенный и бесстрашный, но иногда меня раздражает. Как сейчас. Меня охватывает трепет при мысли, чтобы выбросить этого парнишу за борт.
Другой наш рыбак — Дин Хэнсен, и я терпеть не могу этого эгоистичного придурка. Он друг Бэара. Не мой. Ему сорок с небольшим, он все видел, слышал и постоянно со всеми соревнуется. Хотя обычно я ничего не имею против, у него всегда наготове какая-нибудь история, которая еще больше преувеличена, чем та, которую он рассказывал ранее. Его сказки заставляют задуматься: правда ли хоть что-то из того бреда, который он извергает своим грязным ртом.
Сижу, слушая пустую болтовню по радио.
— Ничего? — спрашивает Нивио, его взгляд устремлен на воду, пока он жует сушеный ломтик имбиря. Ему никогда не удавалось совладать с бескрайним океаном, даже в безветренный день.
— Пока нет. — Выглядываю поверх лодки. Мы примерно в семидесяти милях от побережья Вестпорта. Длинноперый тунец любит чистую воду и температуру воды примерно от пятидесяти до шестидесяти градусов (прим. пер.: 10–15 °C), а это значит, что для того, чтобы к нему добраться, нужно плыть туда, где чистая вода.
Наклонившись, смотрю на воду. Жду, когда чистый зеленый цвет станет синим. Иногда в зеленой воде больше рыбы из-за наличия планктона. Осматриваю горизонт в бинокль. Звуколокатор показывает рыбу, но она разбрелась на глубине от тридцати до пятидесяти футов. Тунец на такой глубине сложно поймать буксируемой крючковой снастью, которую мы используем, поэтому нужно насадить приманку. Когда большинство людей думают о тунце, они представляют себе голубого тунца или даже длинноперого, но редко кто знает, что он обитает в Вашингтоне.
Каждый год длинноперый тунец мигрирует на северо-запад Тихого океана, рыба пересекает океан к северу от района залива Сан-Франциско. Они плывут вдоль побережья до Аляски, а затем возвращаются обратно в Японию. Если хотите на них охотиться — с середины июня до конца октября они возле Вестпорта. Прибыль составляет почти два доллара за фунт, и это того стоит, если знаешь, как их ловить.
Как сказал бы мой папа: «Мы с братом умеем обращаться с удочками».
У мужчин из семьи Харди в жилах течет соленая вода. Мы обретаем покой там, где кончается цивилизация, я бороздил океан, сколько себя помню. Я из семьи рыбаков. Вы бы видели моего отца. Или моего дедушку и всех мужчин, предшествующих им. До появления GPS, глубиномеров и курсографов. Эти парни — легенды.
Ловля тунца вызывает привыкание. Ничто не сравнится со звуком катушки, когда длинноперый тунец клюет несколько раз подряд. Это словно принять дозу кокаина. Как только вы почувствуете этот вкус, балансируя на краю пропасти, пути назад уже не будет.
Отец редко ловил тунца, Ретт был таким же. Ретт. Ух ты. Я давно не произносил его имени. Странно чувствую себя, думая о том, что несколько лет назад трое парней Харди разносили западное побережье. Я моргаю, отгоняя свои мысли, сосредотачиваясь на гидролокаторе.
— Брось еще удочки.
По моему требованию Нивио насаживает плавающую приманку и устанавливает ее в стержневой держатель. Рядом с ним Бэар бросает подкормку и удочку с живой наживкой. Мне не нужно им объяснять. Эти ребята умеют охотиться на тунца так же, как и я, и хотя Дин мне не нравится, он один из лучших рыбаков, которых я знаю.
Благодаря комбинации удочек, плавающих приманок и подкормки тунец подплывает к судну. Через три часа у нас будет полный бак рыбы. По крайней мере, это покроет тысячу восемьсот долларов за топливо и пятьсот долларов за лед.
Смотрю на шорты Бэара. Они окрашены в розовый цвет из-за крови рыбы.