Я просматриваю ее ленту в течение часа, замечая, что у нас много общего, а мужчина, за которого она вышла замуж, совершенно не похож на того, кого я знаю. Он запечатлен в откровенных моментах с ней, его улыбка искренняя и красивая.
Прокручиваю назад до последней опубликованной фотографии и радуюсь, что профиль по-прежнему общедоступный. Смотрю на фотографию и ее безупречную золотистую кожу, сияющую на фоне песка. Как получилось, что она умерла, а такая скучная я осталась жива? Почему? Почему так произошло? Почему одна жизнь изменилась, а другая нет?
Замечаю комментарий от Вильмы Вингерт: «Не могу дождаться встречи с внуком». И этот комментарий приводит меня к ее профилю. Вы же знаете, как это происходит, когда блуждаешь в социальных сетях. Не успеешь оглянуться, как оказываешься на странице дальнего родственника, задаваясь вопросом, почему он постоянно публикует своего кота, облизывающего задницу. Правдивая история. К несчастью для всех вовлеченных. Особенно для кота. Держу пари, он хотел бы удалить эти компрометирующие фотографии.
Но передо мной предстает совсем другая картина. На странице Вильмы.… трагедия, которая возвращает меня на шесть лет назад. Мой желудок скручивается в узел. Я никак не могу понять и осмыслить то, что читаю. Пульс учащается, руки начинают дрожать. Я моргаю. Несколько раз пытаюсь сосредоточиться сквозь выступившие слезы.
Афина Николь Харди, дочь Вильмы и Бендера Вингертов, умерла 3 ноября 2012 года.
Вы помните эту дату?
Это тот самый день, когда я получила сердце.
ГЛАВА 31
Разрешительный документ — лицензия на ловлю определенного вида рыбы в определенном районе с использованием определенного метода лова. В некоторых регионах количество разрешительных документов на рыболовство ограничено и, следовательно, они могут стоить дорого. Разрешение на использование жаберной сети в Бристольском заливе может стоить более 300 000 долларов.
В шестидесяти милях от берега Британской Колумбии, в заливе Аляска, мое судно терпит крушение. Хоть я и рыбак, но не могу контролировать море, погоду, рыбу, которую ловлю, свою лодку и, к сожалению, нашу смерть.
Волны поднимаются на сорок пять футов, волны-убийцы примерно на шестьдесят. Я переживал и похуже. Мне приходится быстро крутить штурвал, чтобы удержать судно на накатывающих волнах, но после того, как мы преодолеваем одну волну, поднимается следующая.
Бэар сидит рядом со мной в рулевой рубке, дождь барабанит по палубе, как будто мы разозлили мать-природу, велев ей отсосать нам. Море ночью ужасное. Небо давит на воду, кромешная тьма, и это странным образом создает болезненное ощущение того, что нам никогда не выбраться живыми.
Я теряю равновесие от следующей волны, которая обрушивается на нас со звуком, похожим на раскат грома в небе. Иногда самое сложное в ненастную погоду — это сохранить равновесие и подготовиться к качке лодки во впадинах между волнами. Нас с Бэаром швыряет в стену левого борта. Нивио тоже откидывает, и, упав на нас сверху, он издает резкий стон. Дину выбило зуб, из его рта течет кровь, но он все равно улыбается.
— Тяжелая поездка, — бормочет он, проводя рукой по подбородку.
От Национальной метеорологической службы пришел прогноз погоды, но в то время я чувствовал, что мы сможем добраться до Датч-Харбора. Так и было до тех пор, пока шторм не застал нас в понедельник вечером.
По моим венам пульсирует адреналин. Это чувство заставляет поверить, что нет ничего, с чем я не смог бы справиться. Но у моря другие планы. Желание выжить должно быть сильнее, чем желание моря убить.
Мой брат Ретт погиб в похожей ситуации недалеко отсюда.
И по мрачному лицу Бэара я могу сказать, что он думает о том же, о чем и я. Мы планировали охотиться на тунца вдоль побережья, а затем остановиться на Аляске, чтобы получить разрешительный документ на ловлю краба.
Бэар смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
— Я бы хотел рыбачить несмотря ни на что, но это гребаное безумие.
Когда ловишь крабов в Беринговом море, то постоянно сталкиваешься с подобным дерьмом. Но ловля тунца на лодке гораздо меньшего размера не идеальна. Особенно в разгар мощного шторма.
С шокированным выражением лица Дин уставился себе под ноги, нервно смеясь. В рулевой рубке уже около дюйма воды, которую мы набираем от разбивающихся волн о нос судна.
В большинстве случаев волны поднимают нас. В других — уносят. Тяжело дыша, я смотрю прямо перед собой и пытаюсь понять, с чем мы имеем дело, но тут волна поднимается из ниоткуда.
— Волна! — кричит Нивио, его голос приглушен из-за ветра скоростью почти сто восемьдесят морских миль в секунду, бьющего по окнам и стали, окружающей нас. Это единственное, что держит нас на плаву.
— Боже правый!
Волна высокая, быстрая, и попадает прямо в рулевую рубку. Нос лодки опускается вниз, швыряя нас в другую сторону.
Всех резко откидывает к правому борту, сигнализация ревет, а вокруг кромешная тьма. Волна снесла дверь рулевой рубки.
Я знаю, в чем проблема. Мало того, что в двигатель попала морская вода, так он еще и заглох, и без должного управления судно может врезаться в волну, которая унесет с собой. Пока мы с трудом встаем на ноги, впереди нас ожидает катастрофа.
Поднимается следующая волна, и мы вот-вот врежемся в нее.
ГЛАВА 32
«Лоран» — спутниковая система определения координат, используемая для навигации в плохую погоду. Судна с системой «Лоран» обычно безопаснее, нежели те, которые не оснащены ею.
В понедельник вечером, незадолго до захода солнца, на побережье обрушивается шторм. Ветер дует со скоростью сто миль в час, отчего пристань ходит ходуном. Эйв, Пресли, Мэл и я заколачиваем в баре окна, когда мне приходит электронное письмо от Деррика в ответ на мою просьбу связаться с семьей донора.
Я открываю его не сразу. Не уверена, что готова узнать о доноре, но опять же, мне кажется, я ждала достаточно долго. Пришло время взглянуть правде в глаза. С трудом сдерживая эмоции, сажусь в подсобном помещении, уставившись на свой телефон.
По какой-то причине я думаю именно о том дне. Третье ноября две тысячи двенадцатого года.
Он не запомнился бы мне, если бы не сердце. Это всего лишь дата, но, с другой стороны, это не просто проклятый день. В этот день умерла Афина, а моя жизнь началась заново.
Совпадение? Не думаю.
В голове всплывает первая ночь с Линкольном. Как он положил голову на мою грудь. Его слова: «Она ничего не значит», когда я спросила о татуировке на его плече, и он не позволил мне ее рассмотреть.
В горле пересохло, мне трудно глотать. Я чуть не роняю телефон, продолжая смотреть на черный экран, не в силах провести пальцем по экрану и узнать точно.
Руки дрожат, жар внутри меня поднялся до миллиона градусов, а сердце неистово колотится. Глубоко вздохнув, открываю письмо.
Моргаю, пульс отдается в ушах.
«Уважаемая мисс Уэлдон, семья донора не желает, чтобы с ней связывались в настоящее время».
Имя донора не разглашается, но мне дают следующую информацию:
Женщина двадцати трех лет из Орегона.
Афине было двадцать три года, когда она умерла, и она была родом из Орегона. Прикрываю рот рукой. Нет… этого не может быть. Нет. Такого просто не бывает. Или бывает? Знал ли Линкольн все это время, кто я такая?
Поэтому он пришел в бар?
И хотя я не уверена наверняка, но что-то глубоко внутри меня кричит, что это правда. У меня ее сердце. Это действительно правда? Поэтому у меня с ним такая связь. По крайней мере, мне так кажется.
— Милая, ты в порядке? — спрашивает Пресли, заглянув в подсобку.