От неожиданности я чуть не роняю телефон. Кивая, меняю выражение лица и подмигиваю ей.
— Я в порядке. Просто хочу проверить как там Флетчер с Атласом. — Я встаю, засовывая мобильный в задний карман.
Она останавливает меня.
— Серьезно, ты выглядишь неважно. Что происходит?
Выдавливаю улыбку.
— Ничего. Я в порядке. — Я никогда не умела хорошо лгать, но мне как-то удается ее убедить.
Схватив куртку из комнаты отдыха, выскальзываю через заднюю дверь, пока Эйв и Мэл не заметили меня. Я знаю одного человека, который может дать мне ответы.
На улице бушует буря. Ветер и дождь сердито пронзают небо, так же, как мои мысли. Сосны скрипят и стонут, а волны ревут и разбиваются с громким рокотом. На мгновение я останавливаюсь и смотрю в темно-серое небо. Что-то внутри меня успокаивается, несмотря на смятение. Я чувствую облегчение? Возможно, потому, что, хотя мне и не дали информацию, я думаю, что таки узнала правду. Я не знаю, что это такое. Мое дыхание замедляется — ровный вдох и выдох. Успокаиваясь, я застыла на месте, не в силах пошевелиться.
— Почему я? — спрашиваю, сосредотачиваясь на движущихся облаках, не зная, к кому обращаюсь. — Почему она?
Тьма закрадывается в мою душу. Я делаю глубокий, прерывистый вдох, зная, что это не успокоит мои мысли. Не в этот раз. Не в этой ситуации.
Снова начинаю идти, мои шаги быстрые и легкие. Я практически бегу к дому Линкольна. Безмолвный огонь горит в моей душе, пока ноги несут меня по пропитанным дождем песку и гравию. Неужели я так легко влюбилась в Линкольна из-за нее? Сны, наша связь, каждая мельчайшая деталь, одна за другой, внезапно обретают смысл, разрывая мое сердце… они, черт возьми, имеют смысл. Однако я не могу понять причины, по которым он искал меня.
Дойдя до дома Флетчера, я останавливаюсь, прищуриваясь из-за капель дождя на ресницах. Качая головой, провожу рукавом по лицу, и, быстро моргая, смотрю на входную дверь.
Может быть, мне не следовало приходить сюда. Возможно, мое предположение неверно, но я должна узнать точно. Должна это сделать. Ступаю на видавшую виды и нуждающуюся в ремонте террасу. Мои руки дрожат. Сердце будто выпрыгивает из груди. Я стучу дважды, и Флетчер открывает дверь с беспристрастным выражением на лице, будто прячет свои драгоценные мысли.
— Милая, что ты здесь делаешь? — Он жестом приглашает меня войти, подальше от бушующей непогоды. — Тебе не следует выходить на улицу в такую погоду.
Сняв мокрую куртку, вешаю ее на вешалку, а затем оглядываю комнату. Я не уверена, что увижу что-то особенное, но быстро осматриваюсь, будто молча вглядываясь в детали, о существовании которых раньше и не подозревала. Мой взгляд задерживается на Атласе, спящем на полу, на Кохо рядом с ним, а затем на стене с фотографиями. Снимок Афины привлекает мое внимание больше, чем когда-либо.
Перевожу взгляд на Флетчера.
— Почему ты солгал мне? Ты говорил, что хотел позаботиться о нас с Эйвом, но на самом деле причина была в том, что у меня сердце Афины?
Сначала Флетчера выдают глаза. Они смягчаются, и это не свойственно ему. Я слышу, как он громко сглатывает, перекрывая завывание ветра, и прочищает горло на следующем вдохе.
— Нет, не поэтому. — Флетчер приглашает меня пройти, густое потрескивание камина заполняет тишину между нами. Перевожу взгляд на пол, где Атлас свернулся калачиком у огня.
Может быть, именно поэтому я чувствую такую связь с этим маленьким мальчиком.
Пристально смотрю на Флетчера. Его глаза говорят больше, чем слова. Он не отрицает, потому что в этом действительно нет смысла. Я родилась, чтобы прожить чужую жизнь. Для нее. Для него. Для них. Я молчу, заламывая руки и боясь того, что будет дальше, но потом все же спрашиваю:
— Тогда почему? — Поднимаю на него глаза, готовясь к удару.
Он резко выдыхает через нос.
— Потому что я чувствовал ответственность за смерть твоих родителей. — Флетчер выдерживает долгую паузу, прежде чем встретиться со мной взглядом. Я вижу, как двигается его челюсть, как будто он скрежещет зубами. Бросив взгляд на все еще спящего Атласа, он снова смотрит на меня. — Они плыли на моей лодке, а мой сын Ретт был капитаном.
У меня перехватывает дыхание. Флетчер проходит мимо и садится в кресло рядом со столиком, на который он поставил радиоприемник. От его слов чувствую ком в горле, в считанные секунды эта правда пронзает меня насквозь. Я отступаю назад, подальше от него. Я не могу справиться с этим. Не сейчас.
Флетчер поворачивает голову в мою сторону и вздыхает.
— Я никогда не хотел причинить тебе боль, дорогая. Все, что я хотел сделать, это позаботиться о тебе и Эйве. Ретт был хорошим рыбаком. Одним из лучших, но иногда у моря другие планы.
Мне не нравится, как он говорит о других планах. Это вызывает какое-то жуткое чувство. Я смотрю на радио, а потом в его усталые глаза, умоляющие взглянуть на ситуацию с его стороны. Я знала, что вокруг смерти моих родителей были какие-то секреты. Эйв все знал и скрывал это от меня. Я чертовски уверена, что он знал. Знал ли об этом и Линкольн?
— Эйв знал, не так ли? — спрашиваю я дрожащим голосом. Я едва могу стоять прямо, меня безумно трясет. Глаза горят от слез и гнева.
Флетчер протягивает мне одеяло и настаивает, чтобы я села. Я так и делаю, опасаясь, что могу упасть. Замечаю, как на его челюсти дёрнулась мышца.
— Он знал.
— А Линкольн?
Следует осторожный кивок.
Мое сердце словно подскакивает к горлу. Это неправильно. Все неправильно. Господи боже. Что еще я не знаю? И планировал ли Линкольн когда-нибудь рассказать мне?
Пока я сижу совершенно неподвижно, мое сердце бешено колотится в груди, а взгляд Флетчера устремлен на телевизор, где Национальная метеостанция транслирует шторм. Почему-то мое внимание привлекают не только мелькающие на экране предупреждения о шторме и мигание света в доме при каждом порыве ветра, но и сигналы бедствия, поступающие с терпящих бедствие судов через приемник.
По моему лицу начинают течь слезы. Я больше не могу их сдерживать, но и не собираюсь плакать. Не-а. Шмыгаю носом и использую рукав, чтобы стереть слабость.
— А почему ты мне ничего не сказал, когда я спросила, откуда деньги? — Пристально смотрю на Флетчера, на моем лице отражается боль и предательство.
— Я не знаю, почему. — Он выглядит по-настоящему сожалеющим, его слова звучат искренне. — Полагаю, я не хотел причинять тебе боль. — Он отводит взгляд, как будто обдумывает свои слова, а затем снова встречается со мной взглядом. — Я знал, что тебе будет больно, поэтому избегал правды. Мне кажется, Линкольн тоже так думал, но он не успел опомниться, как ты стала ему слишком дорога, чтобы признаться в этом.
Его слова бьют по мне, словно кувалда. Он заботится обо мне? Настолько, чтобы использовать меня из-за какой-то нездоровой привязанности к своей жене? Потому что это то, что он делает, не так ли? Неужели он все это время притворялся, что я — это она? Но почему? Почему он поступил так со мной? Я вытираю еще одну слезу и отгоняю эмоции, когда радио возле Флетчера с треском оживает.
Его голос становится жестче:
— На улице ужасная погода…
Он не успевает договорить, как раздается сигнал бедствия и знакомый голос на другом конце провода. Меня пробирает озноб, я замираю в тишине от слов, которые слышу:
— Мэйдэй! Мэйдэй! Мэйдэй (прим. пер.: мэйдэй — международный сигнал бедствия, передаваемый по радиотелефону, голосовой аналог «SOS», сокращённый вариант фразы venez m'aider («придите мне на помощь», «помогите мне»)! Амфитрита! Мы набираем воду!
А далее следуют координаты.
Все, что, как мне казалось, я чувствовала — предательство, боль, негодование из-за ситуации, в которой я оказалась, — все это исчезает в одно мгновение, когда я слышу голос Линкольна по радио.
Тяжело дыша, смотрю на Флетчера, у которого лицо искажено от страха.
Мое сердце замирает, и я прижимаю руку к груди.