Я знаю, что прошло шесть лет, но, пожалуйста, дай нам шанс лучше узнать тебя.
Прости меня, пожалуйста. Извини меня за то, что я потратил впустую драгоценные секунды, когда мы могли бы познакомиться поближе.
Пусть твое сердце будет наполнено такой любовью и пылом, что ты поверишь, что достойна жизни, потому что так и есть.
С любовью,
Линкольн и Атлас
Я плачу. Снова. С тех пор как мне сделали пересадку, глубоко внутри меня поселилась боль. Она достигла глубины души. Как будто меня потянуло навстречу течению, которое привело меня к ним.
Не каждый день кто-то умирает ради тебя. Мне потребовалось время, чтобы понять это, постичь это волшебство, но я должна была прожить свою жизнь, помня об Афине. Я хотела, чтобы она гордилась мной. И если это означало присутствие в моей жизни Линкольна и Атласа, то в этом нет ничего плохого. Честно говоря, в этом есть свое великолепие.
Разве это не любовь? Она течет сквозь нас, заполняя трещины, о существовании которых мы даже не подозревали, и, в конце концов, мы снова исцеляемся.
Слышали ли вы когда-нибудь поговорку: никто не несет ответственности за ваше исцеление, кроме вас?
Это правда.
Никогда не поздно осознать, что путь, по которому вы идете, — это не то место, где вы хотели бы быть. Это нормально, проложить новый курс и открыть для себя остров, о существовании которого вы и не подозревали, пока кто-то не взял вас за руку и не привел к любви, окутанной дымом лжи.
Я существую не для того, чтобы прожить ее жизнь. Я живу для себя. Мы созданы на этой земле, чтобы любить без ограничений, и я думаю, что только начала.
— Что случилось? — спрашивает Атлас, с любопытством наблюдая за мной. — Тебе все еще грустно?
Глубоко вздохнув, я смахиваю слезы и убираю телефон.
— Что скажешь, если мы вернемся к тебе домой и закончим украшать печенье, которое испекли для твоего папы и Бэара?
Атлас нетерпеливо кивает, быстро складывая все свои мелки и маркеры в сумку, в которой их принес.
— Можно мне хотя бы одно? Я так старался, раскатывая тесто, я заслужил печенье.
Я улыбаюсь.
— Мы могли бы просто испечь дюжину для себя, а потом еще две для них.
Он убирает свой пакет с маркерами в рюкзак.
— Мне нравится ход твоих мыслей.
Линкольн нашел меня, но Афина подарила мне Атласа, потому что знала, что он — моя звезда. Мой путеводный свет, который будет сопровождать меня в самые трудные дни.
Я еще раз думаю о том письме. Часть меня всегда задавалась вопросом, точно ли у меня сердце Афины. Это письмо было тонким способом Линкольна подтвердить это, а также сообщить о том, что он хочет быть в моей жизни, несмотря ни на что. Принять это — не означает убедить себя в том, что Линкольн хочет меня из-за нее. Это значит дать ему шанс показать мне свою любовь.
Мое сердце трепещет в груди, напоминая о том, насколько я привязана к этому мужчине, а скоро буду привязана еще больше. Я научилась жить в пространстве между этим местом и морем света, постоянно привязываясь к ним. Потому что там я чувствую его, как капли дождя на своем лице.
Улыбаясь, засовываю руки под толстовку, на самый маленький растущий бугорок, — нежное прикосновение для того, кто знает, как звучит мое сердцебиение изнутри.
ГЛАВА 41
Наблюдение — тактика, используемая для разведки, часто в незнакомых водах, когда рыбак закидывает удочку в разные стороны.
— Ты что, нервничаешь?
С подозрением смотрю на Бэара.
— Почему?
— Потому что ты не знаешь, ждет ли тебя Джорни.
Я пытаюсь игнорировать его вопрос и объяснение по этому поводу, но полностью опровергнуть их не могу. Я разговаривал с ней дважды за два месяца, и оба раза мы совсем не затрагивали тему, в каких отношениях состоим. Я хотел спросить, черт возьми, но проводил в порту лишь несколько часов, и у меня было времени в обрез на другие дела, поэтому разговоры с Джорни, Атласом и отцом были короткими.
И вот теперь я здесь, собираюсь снова встретиться с ней лицом к лицу. Тревога бурлит в моей груди, в животе образовался узел размером с валун. Что, если она решила, что не хочет быть частью моей жизни?
Я даже не хочу думать об этом, потому что последние девять недель все мои мысли были лишь о девушке, которую я вижу через окна дома, стоящую рядом с наряженной рождественской елкой. Поверьте, мысли были самые разные — от любви до крайней нужды, а иногда… ну, вы поняли. Я мужчина, и у меня ни с кем не было отношений с тех пор, как мы расстались.
Сделав вдох, заглушаю грузовик на подъездной дорожке.
— Я умираю с голоду. — Бэар выпрыгивает первым с сумками в руках и бросается в дом.
Из дымохода поднимается дым, образуя пушистое облако у самой крыши. Я сижу в грузовике, пока не замечаю босого Атласа на крыльце, машущего мне рукой.
— Папочка! — слышу, как он кричит подпрыгивая.
Он не дожидается моего ответа и не надевает ботинки. Вместо этого Атлас срывается с места и бежит от крыльца к грузовику.
Я распахиваю дверь, и в следующее мгновение он влетает внутрь и обнимает меня. Слезы щиплют мои глаза. Прижимаю сына к груди, пытаясь сдержать эмоции, вырывающиеся наружу. Я скучал по этому маленькому мальчику больше, чем можно передать словами.
Он крепче обхватывает меня руками за шею.
— Папочка, я так сильно по тебе соскучился, что у меня живот болит от одной мысли об этом.
Обнимаю его еще крепче, прижимая к себе.
— Я тоже очень скучал по тебе, малыш.
— Я не могу дышать, — резко выдыхает Атлас через минуту, отстраняясь. Он трогает мое лицо руками. — Вы ловили крабов?
Улыбаюсь, зная, что если бы Бэар услышал его слова, то выдал бы остроумный комментарий.
— Ловили.
— Сколько?
— Много.
— Например, сколько футов?
— Достаточно, чтобы я мог провести с тобой некоторое время.
Его глаза расширяются, и он моргает.
— Офигеть! Это, должно быть, очень много.
Смеясь, я освобождаю его от объятий, но продолжаю держать на коленях.
— Я привез тебе кое-что.
Его глаза загораются.
— Ты привез мне краба?
— Ну, я привез тебе парочку. — Указываю на холодильник, стоящий на полу позади меня. Порывшись в сумке, стоящей рядом с ним, я достаю кита, которого он просил. — Этого ты можешь разобрать на части.
Широко улыбаюсь, а он смотрит на коробку.
— О, круто. Можно даже кишки вынуть! — Если у вас когда-нибудь был маленький сын, вы понимаете, насколько это круто. Он прижимает коробку к груди. — Мне нравится. Я испек тебе печенье. Иди, посмотри.
Выскочив из грузовика, Атлас бежит по подъездной дорожке.
— Джорни, смотри, у меня есть кишки кита! — кричит он, распахивая входную дверь.
Я еще раз мельком гляжу на нее, моя грудь вздымается в быстром ритме предвкушения. Уперев руку в бедро, она всматривается, будто пытается найти меня в темноте.
Наблюдая за ней, я вспоминаю ту ночь, когда вошел в ее жизнь. Я был так уверен, что никогда ничего не почувствую к ней, что был опустошен, когда это произошло. Джорни, словно вода, медленно просачивалась сквозь меня и, в конце концов, изменила меня, а я не мог понять, как жить без нее.
Словно Джорни осенила приятная мысль, она улыбается Атласу и что-то говорит ему. Они вдвоем заходят в дом, держась за руки.
Сейчас или никогда. Сделав еще один вдох, пытаясь убедить себя, что смогу это сделать, я выхожу из грузовика. В доме Атлас бегает вокруг меня, показывает все рождественские украшения, которые они развесили, и сует мне в лицо печенье.
Поставив сумки и холодильник, я пытаюсь сосредоточить свое внимание на Атласе, но мой взгляд предательски падает на Джорни. Она стоит на кухне, в ее глазах сверкают отблески рождественской елки. Я улыбаюсь ей, облизывая губы. Непроизвольно. Мои губы пересохли, клянусь, но она смеется и подходит ближе.