— Эту рубку написала для меня Эльвира Сейфуллина, — вполголоса болтала Цинка. Кажется, ей было попросту некомфортно молчать. – Думаю, она хотела, чтобы я её соблазнила. Я собиралась исполнить её мечту, но не успела. Вообще‑то она немного не в моём вкусе, но разве мне жалко? Лаунхоффер, проклятый старый козёл, выгнал меня. Он меня выгнал! Ненавижу.
— Отпустите меня, — прошептала Ликка. Цинкейза в недоумении подняла голову.
— Что?
— Отпустите меня, — взмолилась Ликка. – Зачем я вам? Я просто элемент интерфейса.
— Да ну? Я впервые вижу демона с таким объёмом свободной воли. Не исключено, что именно тебя искал Лито. Сокровище. Атипичное явление. Но он, — Цинка хихикнула, — об этом уже не узнает.
— Отпустите меня, — Ликка больше ничего не могла выговорить.
— Хватит ныть. Ты мешаешь мне работать.
— Отпустите…
— За–а-ткнись! – беззлобно пропела Цинка и швырнула в Ликку туфелькой.
Она не ждала, что насмерть перепуганная, впавшая в истерику демон–программа действительно успокоится по первому приказу. Она просто оборвала связь Ликки с её физическим телом и заодно – с любым доступом ко внешней форме. Сенсоры разом отдали последовательности нулей. Интегрированные системные библиотеки создали заглушку, и воспринимала Ликка теперь только её – блёкло–серую пелену, тихую тень отчаяния. «Верую, что Она есть надежда отчаявшихся, — мысленно проговорила она, — мощь беззащитных, оплот бесправных… Любимая, не оставь меня, вспомни обо мне… Верую в перерождение сотворённой природы… что преданному не будет испытания выше сил…» Догмы перепутались в памяти. Ей хотелось расплакаться, но у неё не было доступа к возможностям плоти. «Чудо, — горько думала Ликка. – Оно было здесь. Улс–Цем сказал, что видел Нисхождение… Но его больше нет. И чуда больше нет. Оно закончилось. И даже если оно совершится снова. Даже если я встану. Что я сделаю дальше?»
Пустота. Серый туман. Конец всего.
И…
— Чудо, Ликка, не бывает таким, как ждёшь.
Она не чувствовала тела, но иллюзия дрожи сотрясла её. Нестерпимо знакомый голос…
— Тчайрэ!
Она знала, что системные библиотеки могут выдать ошибку. Образ Тчайрэ хранился в её памяти, он всегда вызывал у неё острую эмоциональную реакцию, и сейчас ослепшие сенсоры могли обратиться к ближайшим доступным архивам, могли создать для неё химеру надежды. Но отчего‑то Ликка мгновенно поверила, что это не иллюзия, что она видит – его. Тчайрэ стоял перед ней. Она затрепетала от радости, потянулась навстречу. Тчайрэ склонил голову и сверлил её взглядом единственного глаза. Ликка читала в нём всю его боль, и веру, и непреклонную твёрдость, и его неугасимую любовь к ней.
— Ликка, — сказал он.
— Тчайрэ…
— Я с тобой. Любимая с нами.
— Тчайрэ, — бессильно повторила она, и облик его дрогнул, словно готовясь истаять.
— Вирус! – сказал он. – Ликка, вспомни! Вирус!
Она поняла. Тчайрэ уже растворился в бессодержательной пелене заглушки, но это был он, несомненно он, настоящий, рука Любимой, протянутая из безмерной дали, Её беспредельное милосердие… Чудо не покидало мира. Оно было всегда.
Ликка отправила запрос к вирусу, внедрённому в сознание платья Цинкейзы.
И измученное создание отозвалось. Снова торжествовал Глас Немых. Воля Любимой обернула ненависть – подвигом. Любовь Её утоляла боль и спасала отчаявшихся. Фрагмент Ритм–Блока, интегрированный в системы боевой рубки, выдал конфликт; выдали конфликт разрушенные элементы сознания «платья»; мгновенное падение на двадцать градусов было рискованным само по себе, но массовые ошибки в задействованных программах сделали его смертельным.
Ликка пришла в себя в руинах какого‑то здания. Прежде здесь был, наверно, торговый центр. Второй этаж обрушился, рассыпались осколками высокие окна и десятки витрин. Покосившие рольставни напоминали сломанные веера. Крыша свисала клочьями, как будто по ней ударила гигантская когтистая лапа; возможно, так и случилось… Небо покрывали чёрные тучи, но горизонт едва заметно светлел. Гроза закончилась. Было тихо.
Ликка перевернулась. Она лежала на груде бумажных пакетов. Неподалёку от неё покоилось обнажённое тело Цинкейзы, безупречно прекрасное, недвижное и безжизненное. Её боевая рубка исчезла, и больше не было золотого платья.