А главное — пусть Тамара уйдет и перестанет смотреть на него глазами побитой собаки.
— Пока, — сказала она, поднимаясь.
— Пока. Я позвоню, как только увижусь с Ладкой.
— Куда позвонишь? — осторожно полюбопытствовала она.
— Тебе, куда же еще! — начал раздражаться он.
— У тебя есть мой телефон? — поразилась Тамара.
Пашка потер дужкой очков за ухом. Телефона, конечно, не было. Как не было раньше необходимости созваниваться с подругой сестры. Все они были для него пигалицами, и со школьных времен — когда эта троица под Ладкиным руководством развлекала народ очередной хулиганской выходкой, обдирала коленки на деревьях, а потом училась пользоваться маминой помадой и щеголяла по очереди в модных ярко-зеленых лосинах, на высоких каблуках, которые подворачивались от неумелой походки, — никаких изменений Пашка в них не замечал.
А зачем? В жизни должны быть постоянные величины.
Как Тамара, например. И черт с ней, с ее новой ультракороткой стильной стрижкой, умелым макияжем и взрослыми амбициями. Такие мелочи он во внимание не принимал.
Она продиктовала свой номер, он записал.
Сел к таблицам, и через несколько секунд мысли о Тамарином посещении выветрились из его головы. Чтобы в самый неподходящий момент вернуться.
За дверью оказался Пашка, и она тут же пожалела, что проснулась. Брат был хорошим человеком, но занудой, и озабоченное выражение его лица не сулило в данный момент ничего хорошего.
— Воспитывать, что ли, пришел? — уточнила Лада, зевая.
Он брезгливо поморщился, взглянув на простыню, в которую она куталась.
— Халат же есть, Ладка!
— Как ты мне надоел! — отреагировала ласковая сестричка и двинулась на кухню.
Край простыни волочился за ней по полу, и Пашка торопливо подхватил его, будто верный паж.
— Ты обедала?
— Я спала! Ты что, не видишь?
— Ну, хоть завтракала?
— Тарелка овсянки, восемь бутербродов с колбасой и два литра чая, — отрапортовала Лада.
Пашка покачал головой и полез в холодильник. Там обнаружился пакет молока и колготки. Ткнув в них ухоженным длинным пальцем, брат возопил:
— Это что?!
Лада посмотрела на него сочувственно.
— Паш, ты же с девушками встречаешься, должен знать, как это называется.
— Почему это в холодильнике?
— Чтобы не испортились! — отрезала она и стала наливать в чайник воду.
Брат проворно оттеснил ее от раковины.
— Фильтр для чего, балда? Сколько раз тебе говорить, воду из крана пить опасно! Что ты как маленькая? — привычно бубнил он.
Ей захотелось оказаться на Луне. Говорят, там до сих пор не замечено никаких следов пребывания человека или ему подобных существ.
А в общем-то, черт с ней, с Луной! Сегодня она заберет у Соньки палатку, и поездка на море станет вопросом времени.
Подумав об этом, Лада обрела обычную бодрость духа и даже благодушно потрепала брата по загривку. Для этого, правда, ей пришлось влезть на табуретку.
— Чего ты, малохольная? — насторожился он.
— Хороший ты человек, Аполлоша, — улыбнулась она, — только нервный очень.
— Я просил тебя не называть меня этим дурацким именем!
— Это не я! Это родители тебя так назвали! — хихикнула она.
Родители, в принципе, угадали. Аполлон на самом деле получился Аполлоном — высоченным рельефным красавцем с правильными чертами лица. Впрочем, правильной была и натура. Пашка жил по четкому расписанию, в меру занимался спортом, читал только классику, спал ровно восемь часов, свидания с девицами отмечал в блокнотике четким, каллиграфическим почерком, пищу пережевывал тридцать два раза, как и рекомендуют специалисты.
От всего этого у Ладки дух захватывало, и до сих пор она не могла разобраться — восхищаться братом или пожалеть его, бедного.
— Нет, мое имя, пожалуй, единственная ошибка наших родителей, — задумчиво изрек вдруг Пашка.
— А мое? — хмыкнула Ладка.
Он оглядел ее критическим взглядом.
Хм… Олимпиада — звучит гордо, а перед ним тут стоит на табуретке встрепанный тощий задира-воробей.
— Да, с твоим тоже вышла промашка, — решил он.
— Ну вот, а я же не жалуюсь, — удовлетворенно кивнула Ладка, спрыгнула ему на шею, повисела немножко, раскачивая ногами, и съехала на пол.
— Ох, ну опять как маленькая!
Вместо того чтобы возмутиться, она еще и язык ему показала.
Вообще, еще лет семь назад, когда Ладка заканчивала школу, вся семья с замиранием сердца ждала, что она наконец-то повзрослеет. А именно: выбросит на помойку рваные джинсы и футболки с Куртом Кобейном, перестанет корчить рожи в общественном транспорте, сделает модную прическу вместо двух тощеньких пегих хвостиков и начнет ходить на свидания, а не пудрить кавалерам мозги, сталкивая их лбами между собой.
Лада этих надежд не оправдала. Ни тогда, ни сейчас.
Просто взгляд ее родителей на становление личности весьма отличался от ее собственного. Их больше интересовали внешние проявления. Наверное, спортивная карьера сказывалась, где все решалось на соревнованиях, на виду у тысячи зрителей. В раздевалке, в спортзале ты можешь вытворять что угодно, а перед публикой обязан выглядеть суперменом. Приблизительно так.
Это означало, что дома Ладка имела право стоять на голове, а в остальное время обязана была существовать, как все нормальные люди.
В принципе, разумно. Но юношеский максимализм требовал предельной ясности. Почему это, черт возьми, она не имеет права сама решать, как, когда и где отмачивать очередной фортель?!
— Я хочу жить одна! — постановила Ладка, провалившись на экзаменах в институт и обзаведясь в связи с этим массой свободного времени, а стало быть, возможностью самостоятельно зарабатывать.
— Деточка моя! — всплеснула руками мама. — Ты и готовить-то толком не умеешь!
— Не говоря уж о том, чтобы постоять за себя, если, не дай Бог, ворвутся грабители! — как обычно сгущал краски отец, с привычной снисходительностью оглядывая ее тощенькую фигурку.
— Да и денег на квартиру у тебя нет! — привел последний, решающий аргумент Пашка. — А я тебе не дам!
Она презрительно фыркнула и устроилась торговать газетами. Зарплаты как раз хватило, чтобы у самой себя покупать некоторые из них и просматривать объявления об аренде. Вместе с карьерой продавца Ладка взялась за освоение профессий уборщицы и посудомойки, а вечерами еще печатала курсовые работы тем, кто был удачливей ее и поступил-таки в институт.
Родители схватились за голову, стали сами предлагать ей деньги на квартиру, брат тоже пошел на попятную. Лада сдержанно поблагодарила, но помощь не приняла. После болезни отца все пошло кувырком, и оставить родителей уже не представлялось возможным. Только когда отец встал на ноги — в буквальном смысле, — Лада снова научилась мечтать и все свои желания соединила в одну кучку. Работала она теперь по специальности, и заработанных денег хватало, чтобы снимать крохотную однокомнатную, да еще и на колготки оставалось.
Несмотря на все эти очевидные перемены, родители с братом продолжали считать ее балбеской, простофилей и хулиганкой одновременно.
Пашка, тот вообще взял себе за правило являться, как снег на голову, контролируя каждый ее шаг. Вот как сегодня.
— А ты чего пришел-то? — спросила она за чаем, хитро прищурясь. — Все надеешься застать у меня толпу наркоманов и хиппи?
— Ничего подобного. Я же знаю, с кем ты дружишь, — обстоятельно пояснил он. — Просто зашел проведать.
— Мы вчера виделись, — напомнила Лада, — у родителей.
— Ну и что? Может, я соскучился. Слушай, а у тебя отпуск когда?
— А что?
— Неприлично отвечать вопросом на вопрос.
— Ты хочешь со мной в отпуск поехать? — удивилась Ладка. — За ручку держать и памперсы менять?
Он хотел узнать, зачем ей палатка, только и всего. И начал разговор издалека.
Потому что как начать с главного — ведать не ведал. И что здесь главное — тоже не знал.
— Мне просто интересно. Могу я узнать, куда собирается в отпуск моя родная сестра?
— Так тебе интересно, куда или когда? — уточнила она, но вывести братца из терпения было не так-то просто.
Он и бровью не повел, невозмутимо ответив, что хотелось бы знать и то, и другое.