— А тебе не приходило в голову, что с Адой что-то могло случиться?
— Она уже так делала, по крайней мере, однажды, хотя и очень давно…
— Звучит не очень.
— Если до завтра от нее не будет весточки, я тебе говорю, я буду в натуре пиздец какой взволнованный.
— Уверен, с ней всё в порядке.
— О боже, — он закрыл лицо руками, но не двигался, сидел ссутулившись, словно отчаявшийся мыслитель, наконец-то узнавший ответ, ужасную правду.
— Не стоит переживать раньше времени.
— Этого не должно случиться, — сказал он, вцепившись в краешек стола. Адаму показалось, что он согнет металл. — Мы вместе прошли через такое, что взять и просто отпустить нельзя. Это так… Нет слов. Почему она так со мной поступила, после всего, она же знает, что случилось, через что мы вместе прошли. Я, должно быть, десяток раз испытывал терпение ее родителей. — Он отпустил стол, не повредив, и сжал кулак, обхватил его другой рукой. Стали отчетливо видны вены — сине-фиолетовые. — Эти старики никогда мене не любили.
— Всё будет хорошо.
— Брось, Адам. Откуда тебе знать?
Адам положил руку на плечо Чарльза и почувствовал внутреннюю, почти лошадиную мощь.
— Ты прав. Откуда мне знать. Просто надеюсь.
— Спасибо, — он сделал глубокий вдох и выпрямил спину. — Будешь доедать крылышки?
От них небо Адама до сих пор было онемевшим.
— Можешь доедать. Слишком острые для меня. К тому же, похоже, тебе нужно восполнить свои ресурсы.
— Кому, мне? — Чарльз хлопнул себя по животу. — Это возобновляемые ресурсы. Лучше не спорь.
Адам улыбнулся: «Не буду».
Чарльз приступил к еде.
— Как отец? — спросил он, пережевывая. — Его правда надо выгнать водометом на хрен из его убежища.
— Я забегал к нему на днях.
Адам скрестил руки и откинулся в кресле-мешке.
— Он одержим идеями. В такие моменты он пренебрегает даже собой. Живет в темноте, в своем сраче. Можно назвать это дидактическим хлевом…
— Как?
— …но слухи имеют под собой почву. Он над чем-то работает. Заявляет, что на благо всего человечества, что бы это ни значило. Отец, которого я знал, отличался непритязательностью, если здесь уместно это слово, но теперь он скрывает безразличие к себе под личиной скромности.
Переваривая услышанное, Чарльз надувал щеки, а затем медленно выпускал воздух.
— Если бы он открылся мне, как бывало раньше. Я ведь знаю его, кажется, вечность, по крайней мере, лет пятнадцать. Ты тогда был слишком занят, гоняя на своем трехколесном «Биг Вилле»[15], или как он там назывался. Чертяка на районе. — Он заржал. — Но папаша твой всегда был упрям. Если в работе возникала какая-то загвоздка, он никогда не просил о помощи. Наоборот. Он уединялся от окружающего мира и не появлялся до тех пор, пока не разберется и не найдет решение. Да, он всегда был упрямым, но не так как сейчас, не так долго. А ты, ты — его сын. Не знаю, почему он так поступает.
— Как ты говорил, перевернутый мир или скорее тот, который глубоко внутри самого себя. Не могу избавиться от сравнения с тем, что произошло с Эвелин. Ее спасением была наука. Она прибегала к ней всякий раз, чтобы справиться со всеми жизненными невзгодами, и никогда не позволяла им поглотить ее. Но, несмотря на все знания, полученные, когда она училась на психолога, ей до сих пор страшно. ПТСР, только под другим названием.
15
Марка трехколесных велосипедов с большим передним колесом и низкой посадкой, изготавливаемых главным образом из пластмассы.