— Всегда прекрасно украшать комнату тем, что делает наш класс уникальным. Я до сих пор храню многие шедевры своих бывших учеников, — сказала она. — И сегодня я хочу, чтобы мы до конца урока нарисовали портреты семьи. Семьи очень важны.
Дети уже кинулись вырывать друг у друга коробки с карандашами и фломастерами. Они выхватывали лучшие цвета и большие коробки со встроенными точилками, но ему было наплевать. Он вообще не был уверен, хочет ли рисовать.
Когда Исаак добрался до полки, на ней остались лишь зеленый, коричневый, желтый и синий карандаши, да еще черный фломастер. Он взял один лист бумаги с высокого белого стеллажа и вернулся на место.
Уставился на лист и смотрел на него несколько минут. Он не обращал никакого внимания на стоящий вокруг галдеж Самобыдлых художников. Марко сидел тихо. Он сел рядом с Исааком, но до сих пор так и не приступил к работе, лишь выставив тонкие руки с оливковым загаром из невидимого панциря, чтобы можно было нарисовать маму, папу, Марко в больших очках и двух старших братьев.
Лист стал белой прямоугольной дырой на столе. Почувствовав студеный бриз присутствия мисс Кимо за спиной, Исаак во избежание проблем заставил себя начать. Несколько зигзагов зеленым карандашом внизу листа подразумевали траву. Он всё еще ощущал холод вокруг себя. Разорванный Треугольник Вины коричневого цвета почти посередине был крышей его нового дома. Коричневый квадрат под ним — фасад, а небольшой коричневый прямоугольник в его центре — дверь с точкой внутри и сбоку, подразумевающей ручку. Мурашки бегали у него по коже. Расплывчатые синие круги изображали облака. Мурашки никуда не девались. Черным фломастером он нарисовал двух палочных человечков — один повыше с желтыми волосами, пусть в реальной жизни у мамы они были золотистыми, другой пониже, держащийся за мамину палочку-руку, что на самом деле означало, что они касались друг друга одним длинным пальцем. Но вдруг он отложил карандаш…
Он не знал, как изобразить отца. Не знал, нарисовать его таким, каким он был Тогда или таким, каким он стал Теперь. Тогда папа смеялся и разговаривал с Исааком смешными голосами. Теперь он был Где-то. Тогда папа раскручивал его, как цирковую мартышку, носил на спине или боролся на руках, удивляясь силе Исаака. Тогда папа читал с ним комиксы, свернувшись калачиком в его тесной кроватке, и они вдвоем выкрикивали по-обезьяньи: «БА-БАХ! — БАМ! — ТАКА! ТАКА!» — а затем он следил, чтобы Исаак почистил зубы, даже когда он не хотел. Теперь он был Где-то или Нигде.
Ему стало теплее лишь потому, что мисс Кимо отошла. На секунду он спрятал лицо в ладонях. Пальцы пахли чем-то металлическим. Он откинулся на спинку и посмотрел на руки, на пальцы. Пальцы Робота. Боп боп бип. Запах был странным, и не нравился ему, если только он не получит Суперспособности Робота, чтобы хватать предметы с необычайной силой или сгибать что-то твердое, например трубы. Бип бип боп. Тогда бы он мог спасать людей, а не нуждаться в их помощи. У Другого Исаака не было пахнущих Пальцев Робота, потому что он считал планеты, тогда как Исааку приходилось считать мелкие монеты, некоторые измазанные чем-то отвратительным, похожим на плесень, или с действительно тошнотворными зелеными пятнами. Он бы с радостью вместо них считал планеты. Он не только пах, как Робот, он как Робот себя и чувствовал. Ощущал внутри холод и металл. Но Суперспособностями Робота не обладал.
Позже мисс Кимо, Снежная королева, сказала ему, что он может взять рисунок с собой и, если нужно, доработать дома. Он не знал, почему она так добра с ним, но положил лист в рюкзак с видом Открытого космоса и застегнул на все застежки. Мисс Кимо собрала остальные рисунки и сказала, что вывесит их завтра на всеобщее обозрение.
Семьи очень важны.
Класс, подобно небольшому потоку, хлынул сквозь двери навстречу школьному автобусу, который напоминал печенье «Твинки», и приехавшим родителям; на улице взрослые следили, чтобы все вышли без приключений. Исаак был одним из последних, кто просочился из комнаты. Он пытался не оборачиваться, но не смог. Остин сидел на своем месте, насупив брови в Крысиной ярости.
Гордый орел, распростерший великолепные крылья, улетел.