Они стояли молча, глядя на ангела.
— Возможно, она как комета Галлея, — сказал Исаак.
— Как что?
— Комета Галлея, — он прочертил пальцем небо.
— Я об этом ничего не слыхал…
— Она прилетала много лет назад, и спустя намного больше времени она снова вернется.
Он погладил каменное колено и похромал на свое генеральское место.
— Да, — сказал Старик. — Бог свидетель, я жду уже ой как долго. Но каждая секунда до последней того стоит.
Исаак подумал, что ему следовало рассказать Старику об отце, но он не знал, что сказать.
Старик обернулся. Он изобразил подобие улыбки, обнажив зубы, похожие на осыпающуюся кору.
— Не правда ли, она выглядит счастливой?
Солнечный свет просачивался сквозь голую ржавую проволочную арку за спиной ангела. Он думал, что свет темнее именно из-за нее, почти цвета янтаря.
— Даже с одним крылом? — спросил Исаак.
Ангел не был идеальным, не такой, как орел на обратной стороне четвертака или как могучий конь с серебряным телом и медными крыльями. Она больше напоминала другую сторону монеты. Джорджа Вашингтона, который был действительно болен.
Но Старик поднял палку — бах! — и сказал: «Особенно с одним крылом».
Исаак слегка согнул колени и пристально посмотрел на ее опущенное вниз лицо, но не смог согласиться. Он увидел хмурые черты.
О падении в видение
«Человеческий птенец совершит свой первый полет, наполняя мир изумлением… и принеся бесконечную славу гнезду, из которого выпорхнул».
Третьего марта я выпрыгнул и соответственно выпал из самолета на высоте шесть километров. Несмотря на пьянящее ощущение, в этом не было чего-то необычного, учитывая мое пристрастие к спорту. Однако во время прыжка случилось совсем иное падение, падение, похожее на сон, но не такой, каким его знают, поскольку я ощутил нечто среднее между забытьем, видением и галлюцинацией. После кратковременной потери сознания я смог приземлиться целым и невредимым, и, как это бывает с большинством снов, забыл подробности пережитого, кроме рудиментарного ветра, напоминающего неприятный шум, который возникает, когда вода попадает в ушные каналы во время купания. Позже слово «ангел», произнесенное моей девушкой во время ночного разговора, оживило в памяти кульминацию моего видения, своеобразного посланника: я видел ангела с солнцем вместо головы, двумя парами крыльев из голубых и золотых перьев, с телом, украшенным серебристой чешуей, как доспехи. Не помню, сказал ли он мне что-нибудь, но я ощущал неземной покой. Время, столь известное своей относительностью, казалось, застыло или растянулось. Это всё, что мне удалось спасти, пусть даже и волей случая, но в то же время ощущения, сопровождавшие полет — шепот ветра, этот странный покой, кажется, глубоко врезались в мое сознание. Но еще устойчивей был апокалиптический страх, который я чувствовал, вспоминая Землю, мир, оставленный позади. Как эти эмоции связаны и что они означают как единое целое, осталось вне моего понимания.
История приписывает людям способность становиться случайным каналом передачи высшей силы, некой прежде скрытой истины. Моисей на горе Синай, Мухаммед в пещере Хира, Будда под деревом Бодхи. Не все откровения фактологические, ибо доктрины противоречат друг другу. К тому же, являются ли все эти люди эпилептиками и шизофрениками, или существует некая всеохватывающая мудрость в их утверждениях, которую можно выкачать из целого? Как объяснял Уильям Джеймс в «Многообразиях религиозного опыта»:
…наше нормальное или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже не подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определенные формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания. Из них, правда, нельзя вывести точной формулы, и они не могут дать нам плана той новой области, какую они перед нами раскрывают, но несомненно, что они должны помешать слишком поспешным заключениям о пределах реального.[19]