Она присела на дальней лавке в углу, наблюдая за мужчиной, который был не только ее отцом, но стал Отче для сторонников Господа. Церквушка, теплая изнутри, была достаточно мала, чтобы ее присутствие замечали и приветствовали улыбками, кивками и жестами. В основном прихожане толпились ближе к кафедре, но были и те, кто рассредоточивался позади по углам. Священной задачей Отца Питера было согнать их в единую однородную массу. В единую паству. Она понимала, что это лишь вопрос времени, когда они доберутся до нее. Но всем опасениям пришел конец, когда она увидела, как Отец Питер поднимается за кафедру. Волосы его побелели, вспыхивая серебром, когда на них попадал свет. Его брови, требующие ухода, оставались цвета коричневого антика. Эвелин находила извращенное успокоение, узнавая в его чертах, постаревших лет на десять, всё те же змеиные линии, вызывающие самые мрачные воспоминания: широкие глаза, наклоненная вперед шея, неправильный прикус, выглядящий одновременно и ухмылкой, и оскалом. На нем был накрахмаленный костюм, вовсе не такой, как те семь одинаковых, которые он носил по очереди. Позади него возвышался украшенный распятием алтарь, за ним — мозаичное окошко, отбрасывающее прожилки теней. Он нес свое широкое тело, подобно грозовой туче. Он выглядел спокойным вначале, возможно, слегка заискивающим, но движения его рук были тучей, меняющей свою форму по первому желанию. Отец Питер, божественное кучево-дождевое облако, загипнотизировал прихожан картинами геенны. Минуты перемалывались, как часы. Ее присутствие поглотила сереющая масса, зарождающаяся молния службы Отца Питера. В наивысшей точке его бури — когда он вознес к небу руки и закричал: «Возлагайте надежду на Славу Божью! Вкусите его! Доверьтесь ему! Позвольте ему изменить вас!» — его глаза встретили глаза Эвелин.
Библия говорит, Господь говорит, ее Отец говорит, Дьявол говорит. В голове проносятся картины страданий. Страдания за страданиями. Несметное количество извивающихся в геенне огненной спрессуют бессильное зло в боль, ощущаемую теми, кто думает, теми, кто делает.
ПохотьнаЛеностьнаЖадностьнаЧревоугодиенаЗавистьнаГордынюнаГнев. Эмоцииидеяниягрешникаощущаютсявсесразу. БОЛЬБОЛЬБОЛЬВСЕРДЦЕДУШИ,ЕСТЬ ДУША,ИУСУГУБЛЕННАЯТЕМФАКТОМ,ЧТОБОГНЕНАВИДИТКАЖДЫЙГРЕХ.НАДМЕННЫЙВЗГЛЯД.ЛЖИВЫЙЯЗЫК.РУКИ,ПРОЛИВАЮЩИЕНЕВИННУЮКРОВЬ.СЕРДЦЕ,ВЫНАШИВАЮЩЕЕНЕЧЕСТИВЫЕЗАМЫСЛЫ.НОГИ,ГОТОВЫЕПРИМКНУТЬСТРЕМГЛАВККОЗЛУ.ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬ,ПОЛИВАЮЩИЙКЛЕВЕТОЙ.ЧЕЛОВЕК,РАЗЖИГАЮЩИЙКОНФ ЛИКТЫВОКРУГЕ.
Ради тебя пролита невинная кровь Агнца Божьего, а ты совершаешь один тяжкий грех за другим…
Он посмотрел на нее, а потом отвел глаза. Она успела заметить в них вспышки молнии, услышать в голосе отзвуки раскатов грома. Ее воспоминания подтвердились. Ее мрачное детство таким и осталось. Но было что-то еще. Сойдя на один уровень с прихожанами, если бы не их склоненные головы, он выглядел невозмутимым, мирским, уверенным, если не сказать скромным соседом. Скромным, потому что он был лишь каналом передачи Его воли. Отец Питер начал новую жизнь. Это выглядело так естественно, что ей стало интересно, в который раз. Словно он специалист по сбрасыванию кожи и забыванию, что она вообще когда-либо существовала.
— Рада, что вы с нами, — сказала пожилая женщина, сидящая вполоборота к Эвелин. На ней была светло-голубая шляпка, украшенная пучком из трех синтетических фиалок. Ее рука в белой перчатке опиралась на скамью. — Хотя вы выглядите слегка, как бы это сказать, утомленной?
— У меня что-то вроде бессонницы, — ответила Эвелин.
— О, бедняжка.
Женщина с трудом поднялась, и Эвелин подумала, что она уходит, но та осторожными шажками, не отпуская скамьи, направилась на свободное место рядом с ней.
Кто-то из прихожан остался в церкви обсудить свои дела, многие разошлись, однако внутри всё равно оставалось довольно оживленно.