— Чепуха, — ответил Отец Питер. — О растениях можете позаботиться сегодня чуть позже. Или я могу сделать это сам, перед чаепитием. Пленка защитит их от заморозков. Всё, что вам нужно, это переждать зиму. Уверен, что те экземпляры, которые мы занесли внутрь, более чем благодарны нам за убежище. К тому же кофе вам будет полезен, он согреет вас изнутри и снаружи.
Сейчас Отец Питер чесал другое запястье, и Эвелин заметила странную сыпь, шелушащуюся жесткими хлопьями.
— Ну, если вы настаиваете, — сказала Люсиль. Она повернулась к Эвелин.
— Я, э…
Люсиль наклонилась ближе и зашептала:
— Получить приглашение в его семейное гнездо, побывав здесь впервые. Это такая честь.
Зависнув над ними, ухмылка-оскал Отца Питера расплылась еще шире.
Эвелин уловила уксусный запах духов Люсиль, точно из мраморного флакона, так она это представляла.
— Хорошо, — сказала Эвелин. Она больше, чем обычно, уступила автоматике своей нервной системы.
Воздев руки, Отец Питер почти вскричал:
— Чудесно. Вы найдете мой дом в конце улицы. Недавно окрашенный в снежно-белый цвет. На дубе качели из покрышки. Не промахнетесь. Итак, в полдень?
С застывшей на лице улыбкой Люсиль с трудом поднялась и кивнула. Эвелин последовала ее примеру.
— Спасибо за заботу о растениях. Они бы не вынесли без вас и первого дня этой морозной зимы. Эти старые руки больше не годятся для работы.
— Не благодарите, Люсиль. Ваш сад — это продолжение вас, а я должен защищать каждую живую часть своей паствы, и всю эту великолепную флору в том числе.
Возвращаясь сюда после того давнего бегства, она хотела любым способом подтвердить свои воспоминания о нем: например, как он не позволял ей проведать в больнице мать, заставляя сосредоточиться на чтении Библии.
— Библия — это спасение в форме бумаги и чернил, — сказал он. — Ты ничего для себя не найдешь среди холодной стали инструментов, халатов, масок и латексных перчаток. Таков мир науки, где Бога радостно убивают каждый день, система Иуд. Всё, что их ждет, это огонь ада. Жаль, что твоя мать ко мне не прислушалась…
В колледже Эвелин выбрала специализацией психологию, потому что хотела помогать другим, страдающим от подобных расстройств. Посттравматический синдром. Адреналин. Бессонница с ночными кошмарами и крайнее утомление из-за навязчивых видений днем. Непроизвольные картины случившегося или предсказанного. Более того, она стремилась разобрать силу убеждения и увидеть, из чего та состоит, все ее мельчайшие и тончайшие части, понять ее непроницаемую структуру, твердую, как гранитный монумент. Возможно, природа убеждения лежит где-то между забытых в пустыни и страждущих поклонения ног Озимандии[44].
Ее тело посчитало, что заслужило отдых, и она заснула в машине, откинув сиденье, всё там же, на парковке у церкви, не имея даже одеяла, просто в одежде. И кровь на ее веках превратилась в панораму снов, не сильно отличавшихся, как казалось, от яви.
Двухэтажный дом Отца Питера в колониальном стиле словно застрял во времени. В ходе молчаливой экскурсии в сопровождении Марси, супруги Отца Питера, чопорной цветущей женщины, Эвелин рассматривала теологическую живопись в коридорах. Напряженная рука Господа, пытающаяся ухватить покорную руку первого сына. Бросившийся коршуном ангел, разоружающий Авраама перед тем, как тот вонзит нож в лунно-серую грудь Исаака — своего сына, связанного, с зажатым грубой ладонью отца ртом — он выдержал испытание.
За поворотом на видном месте стоял бюст Фомы Аквинского без зрачков и с венком волос вокруг макушки его гладкого черепа. В гостиной в камине потрескивали дрова, языки пламени отбрасывали тени на старомодные канапе, кресла и дубовые полки с пыльными фолиантами. На отполированных до винного цвета столах возвышались серебряные подсвечники и лежали открытые книги с позолоченными страницами. Эвелин последовала за Марси вверх по прочным ступеням, жена священника выглядела удивительно молодо, не старше тридцати пяти лет, и в прекрасной форме, насколько можно было судить по тем мгновениям, когда скромное бирюзовое платье облегало ее тело во время движения. Морские течения платья превращали румяную кожу в полоски песка, ключицы, руки, запястья, голени и лодыжки — всё было открыто и подвержено эрозии. Молчание Марси изначально выглядело формальной любезностью, почтением к положению вещей, но Эвелин догадывалась, что она следит за тем, как гостья высматривает драгоценные предметы, которые можно незаметно стащить. Платиновую чернильную ручку, на которой Марси выгравировала инициалы Отца Питера, столовое серебро, что она видела раньше в просторной кухне, или даже позолоченный орнамент на ручке вантуза в ванной комнате. Конечно, вопреки своему неблагонадежному виду, с растрепанными волосами, Эвелин и не думала составлять список желаний из всего этого добра. Скорее ее необъяснимо ошарашила показная роскошь дома, чей владелец только и твердит о страданиях и беспечности. В комнатах стоял антрацитовый запах, который до настоящего момента ей не удавалось определить. Она представила, что так, должно быть, смердит лицемерие, проникшее в систему обоняния.