После этого она закрылась в гостевой комнате и стала читать дневник, словно то был роман, а не потусторонняя исповедь отца о том, как он скатился до алкоголизма и религиозных сомнений после появления на свет мертвым ребенка, зачатого им с женщиной по имени Лилианна.
Спустя неопределенный промежуток времени в дверь тихо постучали.
— Ужин готов, — сказала Марси. — Если вы не спите, можете спуститься к нам.
Эвелин не ответила. На самом деле она не слышала ни стук, ни голос Марси, по крайней мере, осознанно. Она целиком и полностью пребывала в ином мире, в воспоминаниях, не прожитых ею и в то же время, несомненно, связанных с ее существованием. Она оставила настоящее, чтобы перенестись в разрытое прошлое. Она читала, не отрываясь… Побег Эвелин, вероятно, настолько потряс Питера, что его вера стала умеренной, он вернулся к классической литературе и даже преподавал ее в средних классах. Когда он встретил в церкви Лилианну, та продемонстрировала ему, что Святой Дух не только инструмент преподавания, но и сущность вдохновения и жизни в целом. Это включало в себя необходимую строгость к детям, изучающим Библию. Он научился у нее, у Святого Духа и заново открыл для себя жизнеутверждающую силу выполнения Божьей работы. И в то же время влюбился в Лилианну. Но когда их ребенок умер во чреве, задушенный собственной пуповиной, она ушла от него, обвинив в чем-то, что никак не зависело даже от них обоих. После мучительных терзаний он сознался себе, провозгласив, что не верит в Троицу, признав, что любит свою мертворожденную дочь сильнее всего на свете, сильнее веры и Бога.
Дневник не был настолько длинным, чтобы не спать всю ночь, поэтому она прижала его к груди и смотрела в потолок до тех пор, пока не перестала видеть, лишь разноцветные пылинки и ворсинки в ее темнеющем сознании.
Не ведая, чем она одержима, отец разговаривал с ней через кровать, его голос вздрагивал и казался отделенным от тела кромешной тьмой:
— Я сделал, что должен был. Я получил… дар. Ты была дарована мне Богом. Платой за тебя стала твоя мать. Я не мог вмешиваться. Неужели ты хочешь, чтоб я потерял еще и тебя.
— Ты уже потерял меня, — сказала она голосом, приглушенным одеялом и химическими веществами мозга, которые расслабляли мышцы. — Не прикидывайся невинным. Ты сделал выбор.
— А какой у меня был выбор?
— Ты мог выбрать нас, но ты выбрал свои убеждения. Ты поставил веру выше семьи.
— Мои убеждения послали мне тебя.
— Ты даже не можешь понять, правда? Твои убеждения забрали нас у тебя. Ты сам написал. «Невидимый зверь». Надеюсь, Его никто никогда не увидит.
— Это не о Нем.
— Ты прав. Не о Нем. Это о тебе. Ты бросил маму. Ты бросил меня.
— Ты сбежала.
— Я хотела жить.
Его лицо пыталось прорваться сквозь всеобъемлющую черноту, но та даже не дрогнула.
— Я тоже, — сказал он.
А потом темнота.
Она проснулась, увидев множество снов, из которых забыла все, кроме одного, в котором она оказалась лицом к лицу с Отцом Питером, лишь несколько сантиметров отделяли кончики их носов. Они смотрели друг другу в глаза несколько часов, но он вскрикнул, когда его охватил огонь, ротовую полость переполнили разжижающиеся тени, вцепившиеся в его рельефное небо и приставшие к зубам, как смола, но она не слилась с ним. Она ушла. Она проснулась.