На второй день Адам прибрался в комнатах и постарался придать матери более удобное положение, подложив ей под голову свежие податливые подушки и установив качающийся вентилятор для циркуляции воздуха в спальне. Но оставалось еще много дел.
Он вернулся из магазина одежды, где после долгого поиска и размышлений купил матери цветастое платье с короткими рукавами и вырезом с рюшами, похожее на то, что она носила, когда пыталась ухаживать за садом. Он подумал, что, возможно, платье хоть немного вернет ее к жизни, позволит стать похожей на женщину, какой она была когда-то. Он поднялся на крыльцо и вдохнул воздух детства, струившийся, казалось, по стенам дома — сочетание пожелтевших книг и старой материи. Он зашел в коридор, и застекленные двери со скрипом закрылись. Стебли уже заползли на пол и стены, напоминая нотную грамоту.
До его слуха донесся мелодичный голос матери: «Адам», как тогда, когда она приходила в восторг по мелочам.
Повернув ручку, он надавил на дверь в спальню, но она не поддалась.
— Мама?
Навалившись всем телом, он толкал преграду, понимая, что ростки заблокировали петли. Увидев мать, он уже знал, что она мертва. Стебли, заполонившие всё пространство спальни, вонзились ей в руки, проникнув в кровеносную систему. Ее вены стали зеленоватыми, видимыми сквозь просвечивающуюся кожу. Золотистые хлопья пыльцы кружились в воздухе. Адам подошел к изголовью. В каждой из ее радужек виднелся белый раскрывшийся анемон.
«Мы живем в перевернутом мире»
Это откровение озарило жизни тех, в кого попала молния, последователей сомневающегося мессии. Каким осмысленным сделался мир, когда юг стал севером, а север — югом, когда тысяча и один избранный уяснили жуткую и пугающую правду, что небо поменялось местами с землей. Молния стала первым тому свидетельством, возникающая из земли и пробивающая стопы мужчин и женщин. Следующим были слезы, идущие вверх, в углубление у верхнего века, через лоб, сквозь фильтр из прядей посеребренных волос поднимающиеся к потолку, просачивающиеся между тончайшими трещинками, и так до тех пор, пока тучи на небе не состояли главным образом из секрета. Из-за этих слез — смеси печали и радости, боли и гнева, непостоянства людских эмоций тучи весили больше, чем небо могло удержать, вследствие чего многие из них опускались на землю и затвердевали. Эти маяки кристаллизованных эмоций манили пораженных молнией, многие откалывали от них куски и украшали ими дома. Ледяные столы на заснеженном полу под хрустальным потолком, легкий туман, поднимающийся над замерзшей трапезой, к которой они обращались, усевшись на бриллиантовые стулья, пока не отправлялись почивать на заиндевевших кроватях, целуясь на прощание мраморно-синими губами. Не все из избранных легко приспособились к подобному образу жизни. Некоторые, ведомые ностальгией или даже протестом, оставались в своих домах из дерева и проводов, безнадежно пытаясь вернуть времена, когда мир занимал естественное положение.
Так же, как и внешний, внутренний универсум избранных изменился самым загадочным образом. Джереми, полагавший себя ослепшим, обнаружил, что резкий свет больничной палаты лишь размывал его зрение, восприятие поднялось по световому спектру и расположилось на уровне ультрафиолета, очерчивая тени и затемняя яркость. Множество его собратьев подтвердили у себя схожий эффект, тогда как другие испытали и более необъяснимые мутации. Некоторые сообщали, что видят запахи в форме живых существ или неодушевленных предметов. Старейший из пораженных, современный Мафусаил в возрасте ста двадцати двух лет, не покидавший свой дом, заявил, что видел, как мертвые общались с живыми при помощи телефона из жестяных банок. Несколько человек сообщили, что видели свое прошлое, чувствовали настоящее и слышали будущее. Доктора, пытаясь объяснить подобные изменения, выдвинули гипотезу, что это должно быть связано не только с деформацией глаз, но и с лобными долями, пораженными изнутри. Молния клеймила их лбы астральными шрамами, расщепленными или растрескавшимися, всякий раз неповторимыми. Оккультные теологи трактовали подобное как число пальцев на правой руке Бога — 1001 — каждый из которых оставлял небесный отпечаток на брови избранного.
В конце концов они нашли умиротворение, когда стали свидетелями того, как солнце садилось в градиент синего, а потом всходило, но, по сути, падало с горизонта. Созерцание сумерек и рассвета в обратном порядке стало мигом, когда истина — истина, что солнце и небо поменялись местами с землей и морем — превратилась в чистое великолепие.