Она прошла в другой конец коридора и стала взбираться по ступенькам, по одной за раз, каждый шаг как ключевое решение, поскольку одно неверное движение, и ее хрупкое тело скатится вниз и рассыплется по полу миллионом частиц. Снова пыль. Зевнув, она вошла в спальню. Кровать на деревянном каркасе, вентилятор над ней, слегка побитые молью занавески и короткая книжная полка у его стороны кровати. Если бы она могла, то спала бы в другом месте, поскольку их спальня неизменно вызывала воспоминания о его смерти, легкое вздрагивание во сне. Она проснулась в шесть утра и оперлась на локоть. Другой рукой потрясла его тело, закоченевший труп с тусклым воском кожи, его пижама словно была накрахмалена ночью. Лицо, обычно покрытое строительной пылью, или опилками, или в заплатках от телевизионной картинки, выглядело напряженным и пустым. Щеки запали, а глаза были будто зашиты. Неправильный прикус, бывший у него с детства, выглядел карикатурно, словно он жевал свою нижнюю челюсть.
— Не вздумай, только не сейчас, — сказала она тогда.
Он был готов, более чем готов, и сбросил оболочку тела, как человеческая гусеница, превратившаяся в метафизическую бабочку. А она нет. Она часто думала, что недостойна, что он вернулся домой к свету, а она осталась, предоставленная апокалипсису банальности и одиночества. С приближением ухода он начал к чему-то готовиться. Кирпич за кирпичом заложил окна в гостевой спальне через два проема от кухни, мимо стальных дверей которой Мэри проходила, вздрагивая, затем начал запасаться консервами, сухофруктами и мясом. Он никогда не говорил о своем проекте, но однажды вечером поставил в календаре красный крестик. Тогда она поняла. Он готовился к Судному дню. За три ночи до отмеченной даты он умер во сне.
На ее тумбочке стоял наполовину пустой стакан воды. Она открыла маленький ящик и вытащила пузырек со снотворным. Выпила четыре. Это поможет ей быстро уснуть и разжижит сны. Она всё чаще видела один и тот же, с незначительными изменениями. Ей снилось, что она просыпается снова и снова и видит рядом Рэнда или не совсем Рэнда, а его тело, пустое, как сгнившее бревно. Замогильное. Когда она говорит:
— Рэнд. Ты в порядке, Рэнд? — ее слова отражаются от его мраморного позвоночника и возвращаются к ней уже его голосом.
— Мэри. Ты в порядке, Мэри?
В замешательстве она отвечает:
— Да, со мной всё хорошо. А как ты, Рэнд? Ты пустой внутри. Где твой желудок, твое сердце?
— Мэри? Ты пустая внутри. Где твой желудок, твое сердце?
В другой раз он принимал вид мумии, плотно завернутой в ветхое полотно, и отвечал на ее мольбу, кашляя, пока вся комната не наполнялась угольной пылью. Всякий раз ее пробирал страх, словно она не видела этот сон предшествующими ночами. Поэтому таблетки вошли в привычку, есть ли смертельная усталость, нет ли, с их помощью она видела сны, будто в подводной дымке, всё, что различалось на такой глубине, воспринималось как случайная игра света. Свет же не причинит ей вреда, верно?
Кровать оказалась жестче, чем она помнила, или ее спина менее сговорчивой. Мэри заснула, как только решила для себя, что и то, и другое. Как и надеялась, обошлось без снов о мумифицированном Рэнде. Она опустилась на океанские глубины, двадцать, тридцать саженей, переход от синего к черному, неясные тени, раскачивающиеся взад-вперед перед ее глазами. А затем шум, приглушенный давлением воды в ушах. Но звук был уж очень знакомый. Из-за него захотелось плакать, и она задалась вопросом, не погрузилась ли она в собственные слезы, в неизрасходованный запас, который увеличивался изнутри. Ее океан. Она утонет в нем под забытую мелодию. Присутствовало в этом нечто ритмичное, хаотическое, но ритмичное. Так и не сумев определить его, она опустилась на дно, обернутая во влажность, и черноту, и, самое главное, — в одиночество.
Ее глаза открылись навстречу тьме. Зернистое излучение зеленых стрелок часов в периферическом зрении показывали 2:04 ночи. Она подумала о Рэнде, и на мгновение смерть соскользнула с него, как одежда, и она почти повернулась на бок, чтобы прижаться губами к его колючей щеке. В ту же самую секунду Мэри захлебнулась и утонула в реальности. Сдержать растущий океан ей было уже не под силу, и она извергла из себя спазмы слез и причитаний, вцепившись и сгребши простыни костлявыми руками, словно обняв живое тело, его живое тело, такое уступчивое перед ее печалью. Свернувшись, как плод, она пролежала почти час, не выпуская его из рук. Но силы были небезграничны, и в конце концов она сдалась полному истощению, пытаясь задышать — ей дались лишь неглубокие вдохи и выдохи. Лицо высохло и блестело, словно покрытое лаком. Лежа здесь, она разозлилась на себя, вспомнив, как выбросила томик Торы Рэнда после его смерти. Она в бешенстве вырвала книгу из его рук, а спустя пару дней высыпала мусор из корзины на кухонный пол, пытаясь отыскать ее, но та исчезла. Возможно, она ее сожгла, как временами ей хотелось поступить со всем домом. Мэри вздохнула. Вскоре она почувствовала сильную жажду. Стакан на тумбочке был пуст.