Лека трогает меня за плечо.
— О чем размечтался? Будешь смотреть в трубу?
Он сказал эти слова не очень весело, но я не обратил на это внимания.
— А то нет! Ну как, здорово увеличивает?
Лека не ответил. Я стал водить телескопом. Звезд было такое множество, а поймать хотя бы одну оказалось нелегко. Наконец, одна попалась. Но что это? Вместо яркой, лучистой звезды — какая-то радужная черточка. Я покрутил окуляр. Черточка расплылась, сжалась, опять расплылась.
— Черточка? — спросили Лека и Тоня хором.
Я кивнул.
— И у нас черточка. Значит, не в зрении дело. Теперь, ребята, займемся Луной, только сперва посмотрим карту.
Лека вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги, с сухим треском развернул его, включил трофейный фонарик. Мы с Тоней придвинулись к нему и увидели большую фотографию Луны.
— Вот это пятно называется Море Дождей. Высокие горы отделяют его от Моря Ясности. К югу от Моря Дождей лежит Океан бурь и Море Облаков. Есть и другие моря — Море Волн, Море Холода, Море Спокойствия. Есть Залив Радуги и Озеро Смерти…
Лека говорил. Его палец с обломанным ногтем уверенно двигался по старой, склеенной на изгибах карте. А настоящая Луна медленно поднималась над разрушенными домами, становясь все меньше и белее. Я смотрел на нее и старался представить серые пустыни морей, без единой капли влаги, горы, на вершинах которых никогда не лежал снег, пыль равнин, не знавших ветра…
— Лека, а как люди узнали названия этих морей? — вдруг перебила Тоня.
— Они их придумали, — засмеялся Лека.
— Но почему именно так?
— Потому что они были моряками, — неожиданно для себя начал я, — а на Земле они везде уже побывали и…
— И им стало мало земных морей, — закончил Лека, — Владик, тащи телескоп, будем Луну наблюдать.
И опять вместо круглой великолепной Луны в окуляре виднелась уродливая радужная дыня. Лека в задумчивости кусал палец. Притихшая Тоня сидела на коньке крыши, положив подбородок на колени. Лицо ее казалось усталым.
— Может, стекла залапали, когда вставляли? — предположил я.
— Давай проверим, — согласился Лека. — Только чем бы протереть? Тоня, у тебя есть платок?
Тоня молча достала чистый, аккуратно сложенный платок и протянула мне.
Я быстро освободил хрупкое стеклышко от зажимных колец, подышал на него и стал тереть носовым платком. Линза сияла, как новенькая. Держа ее двумя пальцами за ребро, я крикнул Леке:
— Видал, как надо делать!
И тут случилось непоправимое. Стеклышко, будто живое, выпрыгнуло из рук, искрой блеснуло в лунном свете и покатилось по скату крыши к водосточной трубе. Остановилось оно у самого края, ткнувшись в кучу прошлогодних листьев, наметенных тут ветром. Мы замерли. Достаточно было пройти по кровле, налететь ветру или какой-нибудь кошке задеть ее хвостом, чтобы линза скатилась в трубу и запрыгала в ней, как весенняя сосулька, дробясь на мелкие осколки.
— Вот и все. Можно сматывать удочки, — сказал Лека. — А жаль линзу, ровно одна диоптрия. Где мы теперь найдем такую?
Тоня поднялась на ноги и смотрела на меня с нескрываемым презрением.
Мне стало жарко. Потом холодно. Труба проходила недалеко от пожарной лестницы. Удастся ли дотянуться до нее? Высоты я не боялся. В развалинах мне случалось ходить по балкам перекрытий на высоте третьего этажа… Удастся ли дотянуться до трубы?
— Я сейчас достану стекло, — сказал я и, стараясь ступать мягче, быстро пошел к пожарной лестнице.
— Владька, ты куда, ведь все уже спят! — крикнул Лека, но я уже спускался.
Поравнявшись с тем местом, где труба крепилась к стене железной рогаткой, я остановился. Избегая смотреть вниз, поставил носок правой ноги у самого края и, крепко держась за боковину лестницы, попытался дотянуться до трубы. Это мне удалось. Нога нащупала рогатку. Перенося на нее тяжесть тела, я быстро оттолкнулся от лестницы и оказался на трубе. Дальше было проще. Я лез по ней, как по столбу, и скоро моя голова показалась над краем крыши.
Лека с Тоней отвязывали телескоп от подставки.
— Чудак этот Владька, — слышался Лекин голос, — кто же даст ему стекло?
«Эге, голубчики, — подумал я, — сейчас я подберу стеклышко, вылезу у вас за спиной да как заору, вот будет потеха!»