— Капитоша, подай цвет.
— Ах, какое вам от нас беспокойство, — равнодушно ответила Александра Яновна, нюхая пион.
— Обожаю цветки, — манерничала Муза, — я их для запаха содержу и для развлечения жизни.
Хозяйка прошелестела:
— Спасибочки вам.
Больше от нее не слыхали ни одного слова до тех пор, пока не сели за стол. Тогда она сказала, подняв рюмку:
— Ну, господи благослови…
И после этого совсем замолчала.
Ваоныч, получив приглашение на новоселье, не пришел. А его мать просто отказалась:
— Зачем я вам? Вина не пью, приятных слов не знаю. Нет, и не зовите. Не в компанию гость.
Когда Капитон узнал, что Еления отказалась от приглашения, он сказал дяде:
— Такой гость, что в стуле гвоздь. Ты, однако, не унывай — хвостом-то перед ней покруче работай, да на все четыре не вставай — ходи на задних. Старуха — яд: на большой вред способна.
Володя, услыхавший этот разговор, сам тоже побаивался и не любил строгую Елению, но никогда не ожидал от нее никакого вреда. А Капитон, это Володя замечал много раз, старался спрятаться от нее и если не успевал этого сделать, низко ей кланялся, размахивая беретом, и тогда он действительно напоминал нашкодившую собаку, которая стремится «покруче работать хвостом».
Он не понимал причин этой боязни. Не понял и дядя. Он спросил:
— Зачем ей это надо — мне вредить?
Капитон, как и всегда, ответил прибауткой:
— Если у Гурия башка не дурья — сам поймет.
КАК ЗАВЕДЕНО У БОЛЬШИХ
Стол для детей накрыли Отдельно в маленькой комнате. Им дали всего понемногу, всяких закусок и две бутылки ситро.
Васька вбежал в самый последний момент, он что-то жевал на ходу. Втягивая воздух носиком-репкой, он нетерпеливо спросил:
— Ну, кто тут из вас хозяин? Наливай!
— Хозяйка тут буду я. У меня влазины, — степенно объявила Тая. — А ты — гость и не командуй.
Она налила всем по стакану ядовито-желтого ситро. Васька сейчас же схватил свой стакан, стукнул им по столу и потянулся чокаться, приговаривая:
— Влазьте — поселяйтесь, только потом не кайтесь… Жить вам веселиться, деньгами подавиться, в вине утопиться, с соседями всю жизнь биться… Живите, будьте здоровы!
Жеманничая так же, как и ее мать. Тая тоненьким голоском подхватила:
— И вам дай бог тем же концом по тому же месту! Пейте, гости дорогие!
Они лихо опорожнили свои стаканы, остатки расплескали по полу и стенам.
А Володя, жарко дыша в стакан, выпил все до капли. Он не знал, что надо делать на новоселье. Ему никогда не приходилось бывать на пирах и гулянках, и, конечно, он не знал, как и когда надо пить и что говорить при этом.
Когда все ситро было выпито, Васька встал и начал представлять, как будто он пьяный возвращается домой. Он ходил, покачиваясь, вокруг стола, ерошил свои и без того лохматые рыжие вихры, говорил всякую чепуху и нарочно натыкался на стены. А Тая хватала его за руки и бабьим голосом уговаривала:
— Да что ты, Христос с тобой. Да поди ляжь… Наградил меня господь…
А он смеялся и отталкивал девочку.
Володе не понравилась эта игра. Он толкнул Ваську так, что тот упал на сундук и затих.
— Как не стыдно! — закричала Тая. — Он ведь понарошке.
Володя думал, что Васька сейчас вскочит и, как полагается, даст сдачи, но тот лежал на сундуке и храпел совсем по-настоящему.
Тая, потрепав Васькин чуб, объявила:
— Ты знаешь, он и в самом деле уснул. Наверное, ему дали вина там, у больших.
— Ему отец часто дает вина, — сообщил Володя.
— А ты когда-нибудь бывал пьяный?
— Нет, и не буду.
— А когда вырастешь?
— Тоже не буду. Никогда не буду пить.
Тая как-то особенно поглядела на него и тихо спросила:
— Ты, что ли, старовер? Да?
Володя не понял.
— Какой старовер?
— Вера такая есть, не настоящая. Они в церковь не ходят, вина не пьют. Грех им, — зашептала Тая. — Я сразу поняла, что все вы тут староверы, и старуха эта. У нее, наверное, молельня в задней комнате. Я знаю. В окне ставня и никогда не открывается. Она там своему богу молится. Да?
Вот ведь сколько наговорила! Ничего понять нельзя.
— Ох и дура ты. Какая молельня? У них, знаешь, что?
— А ты там бывал ли?
— Сколько раз, — ответил Володя и начал рассказывать о всех чудесных и красивых вещах, которые он видел в комнате с плотно закрытыми ставнями.
Девочка слушала его не перебивая. Очевидно, она не совсем поверила Володе, потому что спросила:
— А отчего же тебе вина нельзя?
— Хочешь, скажу. Только ты самое честное дай, что будешь молчать.
— Вот тебе крест, — сказала Тая и перекрестилась.
— Зачем ты? — опешил Володя.
— Это я так, — смутилась Тая, — по привычке. Ну, рассказывай.
— На Луну хочу полететь.
Тая так широко открыла глаза, что они стали совершенно круглыми.
— Ох, тошно мне! — удивленно прошептала она.
А Володя продолжал:
— Знаешь, какое здоровье надо иметь? Стальное!
— Ох, тошно мне, — повторила Тая, теперь уже посмеиваясь. — Все мальчишки собираются на Луну.
— Ну уж и все, — обиделся Володя.
— Все, все. В школе, где я училась, в селе, мальчишки даже уже приготовляются, они испытания делали: кто выше всех спрыгнет. Один даже ногу сломал. Умора. Его в больницу положили.
Она еще что-то болтала, но Володя не слушал ее. Подумать только, где-то в деревенской школе тоже собираются лететь. Этак, пожалуй, столько желающих наберется, что на всех и ракет не хватит. Определенно не хватит. Этот вопрос надо обдумать. Скорей бы уж Венка из своего лагеря приехал.
Володя открыл окно и выпрыгнул во двор.
РАЗГОВОР В ТЕМНОТЕ
Со стороны навеса слышались голоса. Володя прислушался. Говорил дядя. Он стоял на коленях перед кроличьей клеткой, прислонившись лбом к проволочной сетке. Можно было подумать, как будто он разговаривал с кроликами:
— Ты мастеровой человек, тебе это никак не понятно. А я мужик. Я хозяйством заражен. В метеесе кладовщиком состоял. У меня и профсоюзный билет есть. Понял? Направление жизни, значит, нам понятно. Свиней я держал, пока можно было. Золотое дело. Каждая — три-четыре тысячи — дай сюда!
Он, стоя на коленях, звонко похлопал себя по карману.
В темноте вспыхивал огонек папиросы и раздавался хрипящий голос Капитона:
— С кроликами этак не разлетишься. Нет. Не тот товар…
— Кролики, — бубнил дядя, — это я не для калыма. Это, как бы тебе объяснить, для скуки. Для души… Не могу я без живности существовать. Должен я чего-то выращивать. Хряпку готовить, кормить. Жуйте, милые, хряпайте, нагуливайте граммы, эх вы, братья-кролики, эх вы, толстозадые… А потом: хрк! — дядя оттопырил большой палец и ткнул им себя в горло и рассмеялся так, будто его Пощекотали под мышками. — Шкуру долой и на рынок.
— С кроликов, говорю, не разживешься.
— Так ведь не для денег, говорю тебе, для души. Мне живность возращивать по душе. Кроликов запретят, тараканов разводить стану или еще чего.
— Нежная у тебя какая душа…
— Правильно! Душа у меня каменная.
— А карман?
— Ты карман мой не щупай. У меня в кармане кулак, а в кулаке деньги. Вот так. Отнять возможно вместе с кулаком. Вот какое дело, братцы-кролики.
Капитон поплевал на папиросу и неопределенно спросил:
— А сестрица двоюродная как?
— Она — хозяйка, — так же неопределенно ответил дядя.
Капитон посоветовал:
— Ты гляди да поглядывай. Она идейная. Шибко-то развернуться не даст.
Дядя поднялся и где-то под самой крышей загудел:
— Ничего это… Не страшно. Пущай она нас перевоспитывает, стремится. Наживать деньги никому не запрещено.
— У нас с тобой дело пойдет, — пообещал Капитон, — познакомлю я тебя тут кое с кем…
Володе еще хотелось послушать, очень уж смешно сказал дядя про тараканов, но мама крикнула из окна, что пора спать.