В относительно недавние времена социальное созревание наступало намного раньше, чем теперь. Достаточно вспомнить возраст участников Отечественной войны 1812 года, которые позднее стали заговорщиками и декабристами. В те времена юноши 14—16 лет считались зрелыми и ответственными личностями, а незамужние 18-летние девушки воспринимались как староватые невесты. К концу XIX века ситуация изменилась незначительно, но юношеская социализация наступала уже в 18—20 лет. Это было продиктовано усложнением социальных инстинктов и необходимостью более длительного обучения. Вполне понятно, что в слоях общества, не отягощённых избыточными знаниями и сложными социальными отношениями, старые порядки отлично сохранялись. Начало XX века сдвинуло социальное созревание ещё на 2—4 года, а к его концу цивилизационное созревание растянулось до 27—29 лет. Тридцатилетние «взрослые дети» являются не только простыми оболтусами, но и жертвами избыточной опеки родителей или социального государства. Очень многие молодые люди становятся заложниками сложности искусственного отбора, который глубоко маскирует реальные причины их личных проблем.
Им кажется, что они что-то не понимают, делают не совсем так и становятся умнее, но лишь тогда, когда исправить в прошедшей жизни уже ничего нельзя. Эти иллюзии возникают из-за многослойности социальных отношений любого сообщества, которые призваны скрыть простейшие базовые социальные инстинкты. В основе самых сложных гоминидных систем лежат всё те же охота за пищей, успешное размножение и социальная доминантность. Однако в любом сложном обществе эти милые цели скрываются за правилами, законами, духовными или общественными традициями.
Для практического освоения и использования этих маскировочных накидок обезьяньей сущности формирующемуся человеку требуются годы обучения. Именно в этом кроется биологический повод удлинить созревание нервной системы. По сути, мы наблюдаем анаболию, или надстройку конечных стадий формирования социальных инстинктов. При этом чем сложнее устроено сообщество, тем больше времени и межнейронных связей требуется для запечатления сложных форм имитационного поведения. Такие изменения накапливаются дольше всего в самых эволюционно новых, чисто «человеческих» областях неокортекса. Именно они сохраняют максимальный потенциал образования межнейронных связей на поздних стадиях созревания головного мозга (Савельев, 2018а, б).
Как же происходит накопление этих изменений? Каков биологический смысл события, и как действует механизм искусственного отбора, который наращивает анаболию? Попробуем ответить на эти вопросы. Этот эволюционный процесс особенно интересен из-за своей удивительной скорости. Всего за 300 лет произошло почти двукратное увеличение индивидуального времени созревания мозга человека. Вполне понятно, что образование межнейронных связей, происходящее всю жизнь, намного менее заметно, чем удлинение пушистого хвоста. Тем не менее в обоих случаях мы имеем дело с морфологическими изменениями конструкции органа.
Единственным несчастьем является то, что закрепление в морфологической структуре нейронов социальных инстинктов не видно окружающим. Если длинным и цветным хвостом кошка может просто публично повилять, то нам приходится поступать сложнее. Мы демонстрируем наш эволюционный прогресс при помощи золочёных лимузинов, крокодиловых сандалий и дворцов с медными крышами. Следовательно, биологический смысл длительного освоения и структурного закрепления сложных социальных инстинктов понятен. Используя полученные преимущества, обладатели передовых эволюционных приёмов внутривидовой конкуренции получают привилегии в пище, размножении и доминантности.
Не вызывает вопросов и механизм наследственного закрепления столь ценных биологических преимуществ. Репродуктивный успех отлично обеспечивается сложными формами половой ритуализации поведения. Он очень соблазнителен как для самок, так и для самцов, находящихся в гормональном экстазе. Существенным ограничением более быстрого широкого распространения анаболии является время. Длительность созревания мозга обычно повышает риски репродуктивной эффективности. Слишком долгое социальное созревание мозга снижает вероятность позднего репродуктивного успеха. По этой причине прогрессивное человечество массово переходит к двух- и трёхцикличным процессам размножения. Первый раз размножение происходит ещё до окончания созревания мозга, на стрессе полового созревания. В этот период обезьяньи страсти берут верх, а контроль за работой головного мозга перехватывает половая система. Стекание незрелого сознания ниже пояса даёт прекрасные биологические результаты. Его физическим следствием становится неконтролируемое увеличение объектов полиморфизма мозга, которое стимулирует внутривидовую конкуренцию. В конечном счёте формируются новейшие, но скрытые механизмы искусственного отбора, которые при перенаселении и ограниченности ресурсов становятся всё более жестокими. Когда изготовление собственных генокопий превращается в смысл существования и единственное развлечение — эволюция торжествует.