Следовательно, в отличие от животных, способность к запечатлениям существует у человека постоянно. Её масштабы в зрелом возрасте намного меньше, но полностью это свойство мозга у здоровых людей никогда не исчезает. Разница между стариком и ребёнком только в том, что быстро растущий мозг ничем не заполнен, и переизбыток свободных межнейронных связей гарантирует прекрасное запоминание любых умностей и нелепостей. У стариков этот процесс более затруднителен, поскольку межнейронные связи формируются медленно, а память заполнена всякими драгоценными глупостями.
Механизмы имплицитной памяти настолько надёжны и биологичны, что она сохраняется у детей даже при наличии яркой неспособности к обучению (Coles, 1985). В этих экспериментальных исследованиях были обследованы дети с такими особенностями развития, которые не позволяли им осознанно воспринимать даже школьную программу обучения. Тем не менее они не утрачивали возможности к непроизвольному, но надёжному запоминанию. Этот процесс усиливался эмоциональной нагрузкой вследствие важных явлений и событий. На основании многочисленных данных можно утверждать, что запечатление является древнейшим поведенческим механизмом, который возник на заре эволюции головного мозга. Этот архаичный принцип непроизвольного запоминания позволяет адаптироваться к социальной среде даже микроцефалам с массой мозга меньше 600 г (Савельев, 2010).
Таким образом, гоминиды даже при нарушениях развития головного мозга обладают столь же развитой способностью к запечатлениям, как птицы и млекопитающие. Однако существуют и заметные отличия. У детей о нормальным развитием непроизвольные запечатления всегда сопровождаются созреванием когнитивных центров мышления, что затрудняет выделение этого феномена. В самом общем виде этот вопрос рассмотрен в VII главе первого тома этой работы (Савельев, 2018б). Попробуем выделить основные гоминидные особенности запечатлений и их влияние на формирование сознания.
В отличие от животных, у человека период запечатления не ограничен несколькими часами или днями. Он может происходить до тех пор, пока морфогенетическая активность нейронов не будет полностью исчерпана. Поскольку синаптогенез продолжается всю жизнь, можно говорить о пожизненной способности к запечатлениям. Этот формальный подход не стоит возводить в глобальную закономерность, льстящую любому старику. Намного правильнее будет считать, что активная способность мозга к полноценным запечатлениям ограничена 27—30-летним возрастом. После этого периода запечатления возможны, но они будут нестабильны и плохо отличимы от обыкновенной памяти. Для их выявления необходимы специальные экспериментальные условия (Howard, 1986). Тем не менее даже в преклонном возрасте многие события оказывают столь сильное воздействие на человека, что новые запечатления полностью меняют его жизнь. Для этого надо соблюсти два правила. С одной стороны, воздействие должно быть ярким и необычным. С другой стороны, оно должно продолжаться довольно долго, чтобы надёжно закрепиться в системе межнейронных связей. Если это произойдёт, то через пару лет мы можем получить неузнаваемо обновлённых бабульку и дедульку.
По этой причине нам придётся остановиться на истинных, морфогенетически детерминированных запечатлениях, которые необратимо изменяют мозг и поведение человека. Совершенно ясно, что максимальное количество таких запечатлений приходится на детство и юность. Именно они незаметно и бесконтрольно просачиваются в детский пустой мозг и становятся основой первичного сознания. Собственно говоря, сознание взрослого человека искать у детей бесполезно. Однако любой родитель искренне поклянётся, что его сокровище проявляет незаурядную сообразительность и глубокое понимание совершенно неведомых ему предметов и процессов. Среди первородно диких бытовых теологов, философов и психологов бытует устойчивое представление о том, что «устами младенца глаголет истина». К нашему счастью, истина никому не нужна, а о малолетних провидцах и вещунах обычно вспоминают лишь задним числом.