- Я буду смотреть сны про тебя, - совершенно спокойно произнес он. - Столько, сколько понадобится для того, чтобы и ты увидела сон про то, как я вижу сон про тебя.
Пожалуй, это было совсем не то, что я готова была услышать. И при этом он выглядел спокойным, словно в этом ничего такого не было.
Я хотела спросить, зачем, хотела напомнить ему, что терпеть его не могу и его мастера тоже, но, видимо, кто-то сжалился надо мной и над ним. Я просто проснулась.
Я лежала не шевелясь так долго, что собирающийся на работу отец заглянул в комнату.
- Хандришь? - деловито спросил он, ловко затягивая галстук.
- Ага, - я снова уставилась в потолок. Взрослым такие вещи не понять. Если ты не болен или не голоден, то с тобой толком и говорить не о чем. А грусть и вовсе кажется им глупостью. Они тут же начинают рассказывать, как сами грустили из-за чего-то такого же давным-давно и совсем напрасно. Другое дело их проблемы сейчас!
И можно сколько угодно объяснять, что у тебя тоже на данный момент самое взаправдашнее «сейчас» и других пока не предвидится!
Отец замер в проеме двери, словно что-то раздумывая. Потом посмотрел на часы и снова на меня. И вдруг прошел в комнату и распахнул шторы. Я поскорее зажмурилась, но так рано утром за окном еще стояли серые сумерки.
- Знаешь, что хорошо? - не обращая внимания на мое недовольное хныканье, спросил он. - На улице серо и слякотно. И лужи. Просто лужищи. А знаешь, почему? Потому что уже весна. Мы её не ждали, а он взяла и явилась, красавица. Скоро станет тепло, мы поедем за подснежниками...
Я его уже не слушала, рывком садясь на постели. «За подснежниками» ездить я любила. Мы выбирались в самую глушь, набирали полные сапоги снега и воды, но добирались до сухи пригорков с цветами, которые фотографировали, упираясь коленями и ладонями в грязную землю. Домой приезжали мокрые и уставшие, но счастливые. Мама тут же наливала горячий чай и пичкала остатками меда, ругаясь на нас с отцом, словно не была там вместе с нами. Но дело было не в этом. Совсем недавно же был Новый год, и я была снегурочкой, когда успел пролететь февраль?!
Видимо, об этом и говорил мне Вест, когда орал из-за пропущенных снов. Сны были необходимы для того, чтобы заново уложить по полочкам прожитое за день, чтобы организм подготовился к новому скачку в следующий день. Я же прыгала без остановки лишь меняя миры, но не давая себе отдыха, и потому попросту потеряла эти месяцы в реальном мире. Нет, я что-то делала, ходила на уроки, в кино с подружками, учила английский и совсем немного — французский, но всё это было словно очень давно, все скрывалось за зыбким туманом и растворялось в нем, стоило лишь попытаться приблизить и уточнить.
Сказать что это меня расстроило — это сильно преуменьшить. Я просто пришла в ужас и весь день не могла больше ни о чем думать. Даже то, что папа вечером принес свежие пирожные — маме за прекрасную улыбку, а мне — чтобы не хандрила, я и то восприняла как досадное вмешательство в мои мысли. Право слово, они же не юные влюбленные, чтобы устраивать тут такую романтику! Но пирожное съела, и то, что оно было вкусным, расстроило меня еще больше.
Едва я оказалась в постели и смежила веки, как оказалась в каком-то странном сне про кулинарное шоу. Последнее, что мне могло присниться, честное слово! И когда бисквит у меня не поднялся, я лишь пожала плечами. Серьезно? Это кошмар? То ли Вест ничего не понимал в кошмарах, то ли он таким странным способом рассчитывал поднять мне настроение. Я же всё еще не могла перестать думать о его словах. Они звучали так обыденно, когда и говорил он, и совсем иначе я слышала и в своей голове.
Я неожиданно поняла, что делаю, когда мой сон уже закончился, и я оказалась в нашем классе с фикусом. Да я же снова придумываю себе предмет для того, чтобы влюбиться в него! Ну уж нет, дудки! Хватит мне этого. Раз за разом обжигалась я на этом — стоит лишь решить, что мне оказывает знаки внимания симпатичный мальчик и начать в него влюбляться, как этот предмет словно подменяют. И остается одно расстройство. Вот и Андрей такой же.
Нет уж, лучше влюбляться на расстоянии, это совсем не больно и не требует времени и сил. Да и Вест вовсе не симпатичный, если уж на то пошло.
Так я себе строго внушила и вернулась к урокам. Теперь я окончательно поняла, что наступила весна — уроки не только в реальности, но и тут во снах, стали куда серьезнее, и задания требовали всё больше часов в библиотеке.
Кир Анемподистович, видимо, совсем замучил снотоков, потому как свеженькие, еще ни разу не овеществленные карты таскал нам целыми кипами. И мы трудились над ними даже на переменках, выклянчивая самые понравившиеся. Так мы вскоре обзавелись каждый удобным именно для него стулом или креслом, а Анна Васильевна даже экстравагантным лохматым торшером и корзинкой для вязания. О да, она даже умудрялась иногда вязать во время лекций, но смотрели на это преподаватели сквозь пальцы, потому как память у неё была феноменальная и практически все предметы давались ей лучше, чем другим. Разве что с кошмарами у неё не ладилось, но из-за меня все давно махнули рукой на этот предмет, решив, что в нашей группе за них буду отвечать я.