– Твой отец давным-давно продал бы этот дом, – часто говорил ей Морган. – Капитал там или не капитал, сказал бы он, а заведите себе новый.
Но Бонни отвечала:
– Зачем? Почему? Чем тебе этот не хорош? Ничего же не изменилось. Кровельщиков я уже вызвала. И покрасили его всего лишь в прошлом мае.
– Да, но…
– Что тебя смущает? Ты можешь назвать что-то, что нуждается в починке? Назови, я сразу все поправлю. Все же в полном порядке, до дюйма, садовники Дэйви даже землю под деревьями удобрили.
Да, но.
Он вышел во двор за газетой. Колючая мерзлая трава хрустела под голыми ступнями, впиваясь в них. Все кругом поблескивало. На льду птичьей поилки валялась сиротливая «вьетнамка». Шипя, он метнулся обратно в дом, захлопнул за собой дверь. Наверху забалабонил словно разбуженный ее хлопком будильник. Скоро они спустятся сюда, протолкнуться негде будет. Морган вытащил из газеты разделы новостей и комиксов, положил их на стул и сел сверху. Затем закурил и раскрыл газету на объявлениях.
ПОТЕРЯНО. Белое свадебное платье 10 размера. Просьба вопросов не задавать.
Губы Моргана растянулись в улыбке вокруг сигареты.
Пришла Бонни, тяжело ступая и на ходу застегивая халат, стараясь удержать на ногах соскальзывающие тапки. Волосы не расчесаны, вдоль одной щеки тянется складка ото сна.
– Там не подморозило? – спросила она. – Заморозки на почве, а? Я все собиралась накрыть самшиты. – Она приподняла штору, чтобы выглянуть наружу. – О господи, подморозило.
– Мм?
Бонни открыла дверцу буфета, чем-то погремела. На газете Моргана появилась почерневшая серебряная пепельница. Он пристукнул по ней сигаретой.
– Послушай, – сказал он. – НАЙДЕНО. Ювелирное украшение, в парке «Друид-Хилл». Позвонивший должен назвать его. Я бы позвонил и сказал: кольцо с бриллиантом.
– Это почему? – Бонни извлекла из холодильника упаковку яиц.
– Ну, вряд ли кто-нибудь надевает, отправляясь в зоопарк, настоящие жемчуга или платиновые браслеты, а обручальные кольца носят многие, верно? И потом, кольцо всегда можно описать в общих чертах. Да, я сказал бы: кольцо. Точно.
– Может быть, – согласилась Бонни и разбила яйцо о край сковородки.
– ПОТЕРЯНО. Верхняя вставная челюсть. Обладает большой нематериальной ценностью, – прочитал Морган. Бонни фыркнула. Он сказал: – Я вот с нематериальными ценностями покончил.
– Да что ты говоришь? – откликнулась Бонни.
Он слышал, как наверху стучат босые ноги, течет вода, гудят фены. Кухню заполнил аромат кофе, смешавшийся с бодрящим, резким запахом его сигареты. Да, он уже пришел в свою обычную норму. Сумел прорваться в новый день. Морган развернул газету во всю ширь.
– Люблю объявления, – сказал он. – В них всегда столько личного.
– Ты отнесешь сегодня обувь в починку?
– Обувь?.. Вот послушай: М. Г. Ничто не прощено и прощено не будет.
Бонни поставила перед ним чашку кофе.
– Что, если это обращено ко мне? – спросил Морган.
– Почему к тебе?
– М. Г. Морган Гауэр.
– Ты сделал что-то непростительное?
– Поневоле гадать начинаешь. Увидев такое, никуда от этого не денешься.
– Ах, Морган, – сказала Бонни, – почему ты непременно принимаешь напечатанное в газете как что-то личное?
– Потому что читаю личные объявления, – ответил он. И, перевернув страницу, прочитал: – ТРЕБУЕТСЯ. Руководитель геотехнической лаборатории.
Последние пятнадцать лет Морган, предположительно, искал работу получше. Другое дело, что найти ее он не ожидал.
– А вот еще. Опытная танцовщица.
– Ха.
Морган работал на семью Бонни, управлял одним из принадлежавших ей хозяйственных магазинов. Человеком он был кропотливым, любил возиться с техникой. Когда он учился в аспирантуре, его руководитель однажды пожаловался на то, что во время консультации Морган разговаривал с ним через плечо, потому что сидел в углу на корточках и возился с протекающей батареей отопления.
– ТРЕБУЕТСЯ. Барменша, собачий парикмахер, оператор грузоподъемника.