Моргейн проснулась. В горшках, которые принесли монахи, был черный хлеб, мед, соленое масло, мясная похлебка, вареные бобы, которые немного уже остыли, но все равно понравились Моргейн, чье питание, как он подозревал, в последние дни было более чем скромным. Он выделил Рину его порцию, с которой тот отправился прямо на ступени, где голод и аппетит скомпенсировали неудобство обеденного стола.
Для лошадей Братья также принесли несколько охапок сена и меру с зерном, что не прошло незамеченным для Вейни. Он даже отсыпал часть зерна в багажные мешки, припасая его для будущего путешествия. В наступающих вечерних сумерках, когда солнце почти скрылось за западными склонами гор, Рин устроился на ступенях лестницы со своей арфой. Он негромко напевал одному ему известные песни, аккомпанируя сам себе. Его тонкие изящные пальцы извлекали из струн удивительные по красоте звуки, послушать которые пришли к воротам даже некоторые монахи, временно оставив свою работу. Рин улыбался, глядя на них отсутствующим взглядом. Но их настроение сильно изменилось, когда в дверях появилась Моргейн. Одни из них пытались даже осенить ее крестным знамением, до смерти перепуганные, и это, казалось, сильно опечалило ее. Она вежливо поклонилась им и, получив ответные поклоны, вернулась в дом, где было тепло от горевшего камина.
— Мы должны уехать сегодня ночью, — сказала она, когда Вейни присел на камни рядом с ней у огня.
Он был очень удивлен таким неожиданным решением.
— Лио, для нас нет более безопасного места, чем это.
— Я не собираюсь отсиживаться в убежищах, — сказала она. — Моя цель — Иврел и больше ничего. Считай, что это мой приказ, Вейни.
— Да! — коротко отреагировал он и поклонился. Она внимательно посмотрела на него, когда он выпрямился, и нахмурилась.
— Что это? — спросила она, указывая рукой на его затылок и шею. Его рука сама собой поднялась, ощупав косо срезанные концы волос, а лицо слегка покраснело.
— Лучше не спрашивай, — сказал он.
— Ты илин, — сказала она, и в ее тоне угадывалось осуждение. — Это сделал ты или?…
— Таков был мой выбор.
— Что же произошло на самом деле в Ра-Моридже между тобой и твоим братом?
— Ты приказываешь мне рассказать?
Ее губы были напряжены, а серые глаза готовы были пронзить его насквозь. Возможно, она понимала скопившееся внутри него страдание.
— Нет, — последовал кроткий ответ.
Было не в ее правилах оставлять что-либо невыясненным, тем более если оно угрожало ее безопасности. Он понимал ее интерес к происходившему в Ра-Моридже и был благодарен за то, что не понадобилось давать полный отчет, и уселся на теплые камни, слушая звуки арфы и наблюдая за силуэтом восхищенного лица Рина, все еще различимого в надвигающихся сумерках на фоне поросших хвойными деревьями зеленых холмов и монастырской церкви с высокой колокольней. Песня неожиданно оборвалась: прядь волос случайно упала на лицо певца, и он отбросил ее движением головы. Но руки продолжали свое движение по струнам, негромко выводя мелодию, как бы отдавая дань этому месту и монахам, которые с восхищением слушали ее.
Вскоре зазвонили колокола, напоминающие о том, что приближается вечерня, серые цепочки монахов вновь потянулись к святой обители, и, казалось, с их уходом сумерки стали надвигаться еще быстрее.
Путешественники еще раз перекусили остатками монастырской еды и устроились спать, хотя бы на часть ночи.
Но уже очень скоро Моргейн, которая дежурила на этот раз, растолкала их и приказала собираться в дорогу.
Тонкая красная полоса близкого рассвета уже появилась на горизонте.
Снаряжение было быстро собрано, лошади оседланы, и Моргейн в последний раз погрелась у камина, бросив прощальный взгляд на приютившую их комнату.
— Я не думаю, что они ожидают получить от меня какой-либо подарок на прощанье, — наконец сказала она. — Да мне и нечего им дать.
— Они постарались освободить нас от этих забот, — сказал Вейни, заверяя ее в том, что им не о чем беспокоиться, и было несомненно, что и в его мешке не было ничего интересного для святых Братьев.
Рин немедленно проверил свои вещи, и нашел лишь несколько монет, которые он и оставил на кровати. Всего лишь несколько мелких монет.
Они уже ехали по дороге, и лучи восходящего солнца едва-едва пробивались через утреннюю дымку, когда Вейни вспомнил про арфу и не увидел ее, как обычно, за спиной Рина.
Вместо этого там находился лук, чем Вейни был откровенно опечален. Позже он увидел, что и Моргейн заметила это и уже приготовилась сказать что-то на этот счет, но вовремя удержалась. Таков был выбор юноши.
Среди жителей Бейна существовало поверье, что монастырь Бейн-эн являл собой осколок, оставшийся здесь еще от времен сотворения Небес. Это был поистине райский уголок. Чем бы он ни был на самом деле, сущей правдой было то, что это место превосходило по красоте даже Моридж. Хотя на дворе стояла зима, золотистые пастбища и зеленые кедры придавали ему сказочную красоту и изящество, а могучая горная цепь, образованная массивами Кэт Вредж и Кэт Сведжур, окружала долину грядой заснеженных вершин. Недалеко проходила прямая дорога с изгородью вдоль нее, что можно было встретить только в Бейне. Два раза им попадались деревни, расположенные вдоль нее, отливающие золотом соломенных крыш, как будто дремлющих под зимним солнцем, с белыми стадами овец, пасущихся рядом с избами и похожими на плавающие облака.
Один раз, когда им пришлось проезжать через такую деревню, они стали свидетелями небывалого, как им показалось, смятения: дети стояли с широко открытыми глазами, сбившись в беспорядочные кучки и прячась за материнский подол, а мужчины побросали работу и, казалось, не знали, что именно им следует делать. С одной стороны, они были готовы бежать за оружием, с другой стороны, им казалось, что следует готовиться к приему важных гостей. Такое неожиданное впечатление произвели на них путешественники.
Но, возможно, жители деревни просто ослепли от неожиданно яркого солнца, и вообще не видели ничего, или же убеждали себя в том, что не должны предпринимать никаких действий против путешественников, направляющихся на восток: в ту сторону едут только те, кто пришел сюда из Хеймура, а при них не следует хвататься за оружие, так как это может принести несчастье.
— Лио, — нас уже видело очень много людей, и поэтому так или иначе о нашем появлении узнают в Ра-Бейн уже к вечеру.
— К вечеру, — сказала она, — мы на самом деле будем уже вон за теми холмами.
— Если бы мы чуть свернули в сторону и попросили бы убежища в Ра-Бейне, то вполне возможно, что они и пригласили бы тебя, — настаивал Вейни.
— И поступили бы с нами так же, как это произошло в Ра-Моридже? — возразила она. — Нет. Я не соглашусь больше ни на какие задержки.
— К чему такая спешка? — запротестовал он. — Госпожа, мы все устали, и ты не являешься исключением в данном случае. После такого долгого ожидания, которое длилось почти сто лет, что значит один день задержки для отдыха? Да мы могли бы и не уезжать из монастыря.
— Ты не готов продолжать путь?
— Готов, — заверил он, но это была вынужденная ложь. На самом же деле он чувствовал себя разбитым, все его кости буквально разламывались от боли, но с другой стороны, он был уверен, что и она находится не в лучшем состоянии, и ему было стыдно выставлять напоказ свои недуги. В нее вновь вселился тот самый дух, который принуждал ее идти к Иврел несмотря ни на что. Вейни уже знал, что значит встать на ее пути в такой момент, и если ее нельзя было убедить в необходимости даже короткой задержки, то и речи не было о том, чтобы совсем отговорить ее от этого предприятия.
Когда солнце светило им уже в спины, а день клонился к вечеру, отливая красным закатом на снежных вершинах Кэт Сведжур, поднимавшимися прямо пред ними, Вейни оглянулся назад, чтобы проверить дорогу, как обычно делал время от времени.
На это раз он увидел там именно то, чего опасался увидеть: их преследовали.
— Лио, — негромко окликнул он Моргейн. И она и Рин почти одновременно взглянули в ту сторону, куда показывал Вейни. Лицо Рина побледнело.