Выбрать главу

— Что еще? — спросила она.

— Если я умру, то, как я предполагаю, ты закатишь мне благочестивые похороны. Но уверяю тебя, я этого не хочу.

— Что это значит? Ты не хочешь, чтобы тебя похоронили?

— Только не по ритуалу кваджлинов. Я предпочту, чтобы мой труп достался любым хищникам, нежели этот обряд.

Она пожала плечами, как будто это ее вообще не касалось.

— Хищные птицы и волки смогут еще раньше позаботиться о нас, — сказала она. — Но мне нравится твой взгляд на подобные вещи. Скорее всего, у меня просто не будет времени на это. А теперь поторапливайся и собери все, что нам необходимо в дорогу. Мы расстаемся с этим местом.

— Куда мы отправляемся?

— Туда, куда я должна идти.

Он поклонился в знак согласия, но с тяжестью на сердце, понимая с возрастающей уверенностью, что в душе никогда не согласится с ней. Она и все, связанное с ней, означали лишь одно: смерть. Вряд ли могло быть что-нибудь более жестокое для илина, чем попасть в рабство при подобных обстоятельствах, но он сам выбрал этот путь, принеся клятву. Если человек в таких условиях выживал в течение года, то он очищался от преступного прошлого и от позора. Небеса в этом случае должны будут принять искупление всех его грехов.

Однако, выжить удавалось не многим. Предполагалось, что Небеса и в этом случае карали, поскольку почти все выжившие кончали жизнь самоубийством.

Вейни обработал рану с помощью старых, хорошо известных ему средств, хотя она и не сильно беспокоила его, а затем собрал все, что могло понадобиться им в дороге, и оседлал обеих лошадей. Тем временем небо прояснилось, и солнце показалось из-за облаков. Его лучи холодно поблескивали на золоченой рукоятке меча, который Вейни привязывал к серому седлу. Золотой Дракон искоса поглядывал на него, раскрыв пасть, полную зубов, которыми он удерживал стальной клинок. При этом его растопыренные лапы защищали руку, а изогнутый в сторону хвост служил защитой для пальцев.

Сначала Вейни боялся даже прикоснуться к нему. Эту работу делали явно не люди из Кориса, если только этот меч вообще был сделан человеческими руками. Он явно принадлежал чужестранцам, и когда Вейни, очень внимательно рассматривая ножны, рискнул слегка выдвинуть лезвие, то обнаружил на нем странные буквы, похожие на чешуйки стекла, дотронуться до которых у него не хватило смелости. Такого лезвия ему никогда не приходилось видеть: оно казалось опасным, несмотря на то, что с виду казалось очень хрупким.

Он быстро задвинул клинок в ножны, испуганный шагами за своей спиной.

— Правильно, не следует вынимать этот клинок, — резко прозвучал ее голос. А когда он внимательно взглянул на нее, понимая, что сделал что-то не так, она добавила более спокойно: — Это подарок одного из моих приятелей, предмет оскорбленного самолюбия. Он имел большие способности. Но если ты не любишь все, что относится к кваджлинам, то и не протягивай к этому руки.

Он поклонился, избегая ее взгляда, и продолжал работу, теперь уже около своей лошади, стараясь почаще укрываться за седлом.

Клинок назывался Подменыш. Он припомнил это опять-таки по песням и легендам и удивился, как это мастер мог дать своему детищу такое неудачное имя, даже если был кваджлином. Его собственный меч был куда более скромным. Он был сделан из настоящей стали, хорошо закален и не имел никакого имени, как предназначавшийся для обычного воина или для бастарда правителя.

Он повесил его на свое седло и вскочил на лошадь, ожидая Моргейн, которая почему-то мешкала.

— Ты так и не хочешь слушать меня? — Он все еще пытался урезонить ее в самый последний момент. — На севере ты не будешь в безопасности. Давай отправимся на юг, в сторону Лана. Там живут племена, которые ничего не знают о тебе, и поэтому ты очень легко пройдешь через эти места. Я слышал, что дальше к югу есть даже города. Я мог бы проводить тебя туда, и ты смогла бы там жить. Но на севере за тобой станут охотиться и в конце концов убьют.

Она даже не стала отвечать ему, а только тронула поводья, и серый конь начал спускаться с холма.

3

Волки уже разделались с оставленной им тушей оленя. Скорее всего это произошло уже после того, как снег неожиданно прекратился. Все пространство было утоптано многочисленными следами, среди которых можно было заметить и такие, которые явно не походили на волчьи. Скорее всего это были следы диких зверей из лесов Кориса. Может быть, они принадлежали собакам.

Вейни не боялся волков. Они редко нападали на людей, пожалуй, только в особенно суровые зимы. Но звери из лесов Кориса были намного опасней. Они всегда убивали. Они убивали и при этом не всегда поедали свои жертвы, такова была их извращенная натура. Возможно, и здесь происходила кровавая бойня между ними и волками.

Моргейн тоже смотрела вниз, разглядывая следы на снегу, и казалось, была абсолютно невозмутима от этого зрелища. Возможно, подумал он, она не видела ничего подобного во времена, когда Фай еще не изменял законы природы в таких масштабах и формах, которые устраивали только его. Возможно, и волшебство выросло за эти годы и стало более могущественным, нежели в те времена, о которых она еще помнила, и что самое главное, она даже не представляла себе всех опасностей, навстречу которым они направлялись.

Или, возможно, и это было худшее из всех предположений, он сам до сих пор не мог себе представить, что едет рядом с ней, колено в колено, очень мирно в такое ясное утро. Он боялся Моргейн из-за ее репутации, и это было естественно. И все же, думал он, его страхи из-за ее присутствия скорее всего просто выдуманы им самим.

Обглоданная кость лежала прямо поперек дороги, и его лошадь шарахнулась от нее.

Они вернулись в долину Камней, пересекли замерзший ручей, кое-где проломив не слишком толстый лед, и двинулись по ветру вдоль серых скал, в тени вершины, называемой Могилой Моргейн. Там поднимались две вырубленные из камня колонны, между которыми мерцало чистое небо.

Моргейн взглянула вверх, на вершину горы, мимо которой они проезжали, и на ее лице появилась улыбка любопытства. Вейни уже начал понимать, что она явно не сгорала от желания ехать по тому же самому пути, где люди Хелна преследовал и ее по пятам.

— Кто освободил тебя? — неожиданно спросил он.

Она повернулась к нему, и в ее взгляде было явное замешательство.

— Ты сказала, что кто-то должен был освободить тебя из этого места. Что это за место? И как ты оказалась там? И кто тебя освободил?

— Это Врата, — сказала она, и в его памяти вновь вспыхнула картина кошмара, когда он увидел белого всадника на фоне солнца: очень тяжело держать в памяти подобное безумие.

— Если это были Врата, — сказал он, — тогда откуда же ты пришла?

— Я была в пространстве между и должна была находится там до тех пор, пока что-либо не нарушит поле. Это тот самый неклассический выход из Врат. Он напоминает омут пустого времени, очень пустого. Но в конце концов я вновь была вынесена на этот берег.

Он взглянул вверх и все не мог понять ее слов, но самым лучшим объяснением было то самое зрелище, которое он наблюдал здесь вчера.

— Так кто же освободил тебя? — спросил он в очередной раз.

— Я не знаю, — ответила она. — Я въехала туда, преследуемая по пятам людьми. Какая-то тень накрыла меня, и я выехала назад. Это было похоже на то, как будто я закрыла на мгновенье глаза. Нет, даже не так. Это было только между. Только это было гораздо дольше, нежели во всех других случаях, когда я оказывалась между. Я думаю, что ты и был именно тем, кто освободил меня. Но я не знаю, как ты это сделал, и, главное, я сомневаюсь, что ты и сам это знаешь.

— Это невозможно, — сказал Вейни. — Я не проходил мимо самих Камней.

— А я бы на твоем месте не стала надеяться на память, — сказала она.

Она вновь повернула голову вперед. Он ехал следом за ней, так как дорога, проходившая у подножья холма, была довольно узкой. Он видел покачивающийся светлый хвост серой лошади и покрытую белым плащом спину Моргейн. Присутствие же того малопонятного сооружения, которое она называла Вратами, набрасывало непроницаемую завесу на все его мысли. У него было время, чтобы пожалеть о той клятве, которую он дал в этом месте, — теперь он понимал, что за год, проведенный с Моргейн, увидит и услышит много такого, что противно натуре благочестивого, набожного человека. Но таково было испытание, посланное ему судьбой.